Мария Каллас. Голос любви. Маленькие рассказы о большом успехе. Николай Яковлевич Надеждин

Евангелия смирилась. И домой вернулась с крошечным сверточком, в котором мирно спала… кто? Как назвать дочь? После недолгих размышлений и препирательств с мужем, Евангелия согласилась, что девочку будут звать Марией. Точнее – Сесилией Софией Анной Марией Калогеропуло. У греков бывают не менее длинные имена, чем, скажем, у испанцев или португальцев.

      5. Нелюбимая дочка

      В чем повинен ребенок, которого в семье не любят? Как может трехлетняя девочка завоевать расположение и любовь родной матери? Мария чувствовала особое неприязненное отношение матушки Евангелии всю жизнь. Именно отсюда, из раннего детства, их сложные отношения, которые были похожи, скорее, на вражду, чем на родственные чувства…

      Она донашивала старые платьица старшей сестры. Сласти получала только после того, как они переставали интересовать Синтию. Игрушки, книжки – все детские радости Марии доставались только после сестры, если доставались вообще. Мать словно мстила младшей дочери за смерть единственного сына и за то, что Мария родилась… девочкой. Удивительно слеп и глух бывает взрослый человек – будто сам когда-то не был маленьким ребенком.

      А отец Марию жалел. И девочка это очень остро чувствовала. В детстве мать была для нее сущим наказанием, средоточием насилия и зла. А отец, с которым Евангелия вскоре рассталась, был окутан ореолом святой любви. Как же она ошибалась – и на счет матери, и на счет отца. Не так все происходит в жизни – скучней, тусклей, обыденней. Но Мария была максималистской. Полутонов для нее не существовало – и в отрочестве, и во взрослой жизни.

      Марии исполнилось два года, когда ее окрестили в Греческой ортодоксальной церкви. Ее отношение к религии сформировалось уже в раннем детстве. Будущая великая певица Мария Каллас была религиозным человеком.

      6. Переезды, переезды…

      Дела у отца Марии не ладились. И от былого благополучия афинского аптекаря в Америке ничего не осталось. Георгес постоянно занимал и перезанимал деньги, вкладывал их в сомнительные предприятия и неизменно прогорал. Он перепробовал все, в чем хоть что-то понимал. И вскоре пришел к выводу – никакой он не торговец, не владелец парикмахерского салона и не тайно практикующий терапевт. Он – аптекарь. И его может вытащить из затягивающей трясины только собственная аптека – такая, какая была у него в Афинах. А то и лучше – Нью-Йорк есть Нью-Йорк, город великих надежд и безграничных возможностей…

      Расплачивалась за неудачи отца семья. Евангелия все чаще закатывала мужу скандалы, заявляя, что ей нечего надеть и нечем накормить детей. Георгес помалкивал. А что он мог возразить? Евангелия была права… Даже старый дед Леонидас нашел себе дело. Он ходил к более зажиточным соседям ухаживать за их крошечным садиком, разбитым за домом. Но денег его работа почти не приносила.

      Однажды, после очередного провала, Георгес пришел домой в приподнятом настроении.

      – Собирайся, – сказал он жене, – мы переезжаем.

      – Куда? –