Мой муж – зомби. Катерина Траум

енно скользя голой ступнёй вдоль узенького выступа, соединяющего два балкона. Пыхтя и отдуваясь, отчаянно тянула пальцы к железным перилам.

      Лёгкий шорох – и я в ужасе замерла, прислушиваясь к ночному городу. Уличный фонарь светил слишком низко, чтобы я была заметна с земли. Да и кто особо станет приглядываться к дрожащей тени, застывшей на уровне восьмого этажа?

      Восьмой этаж, твою ж мать. Падать будет очень, очень больно. Но сесть на поезд в Магадан в двадцать три года куда хуже.

      Сжав зубы, я упрямо продвинулась ещё на полшажочка вдоль стены и с победным выдохом ухватилась-таки за перила. Есть! Осталось надеяться, что в соседнем номере согласятся выпустить меня незамеченной. Хотя бы за пару бриллиантовых серёжек, которыми сегодня венчался мой образ невесты.

      Прохлада майской ночи укусила оголённые плечи. Какое счастье, что после официальной церемонии для ресторана я переоделась в короткое коктейльное платье, пусть и традиционно белое. Вадик возмущался: в советских мозгах его семьи невеста должна быть похожа на торт, иначе вся свадьба – «как у нищих».

      Вадик. Ох, бедолага. Я обязательно наберу скорую, но уже из такси, когда меня никто не вздумает обвинить в смерти жениха. Пусть он был мне безразличен и временами даже бесил, это всё же живой человек.

      Наверное. Вот в этом уже не уверена вообще. При мысли о том, как Вадим хватался за сердце и в немом шоке по-рыбьи открывал и закрывал рот, меня снова окатила ледяная дрожь. Наверное, она вместе с потоком адреналина и помогла так судорожно уцепиться за перила, подтянуться и, наконец, перемахнуть на соседний балкон.

      Я согнулась пополам в попытке успокоить бешено стучащее сердце. Тошнило. То ли от страха, то ли от ещё не до конца осознанного кошмара, то ли от отвратительно сладкого свадебного торта, который в меня впихивал Вадик в ресторане. Спазм подкатывал всё выше к горлу, я зажмурилась, отчаянно не желая блевать прямо с балкона, и тут…

      – О, нет – только не здесь, дамочка!

      Дёрнувшись от неожиданности, я оглянулась на балконную дверь. Обитатель соседнего номера щёлкнул переключателем, зажигая над нами свет и заставив сморщиться – на миг привыкшие к темноте глаза ослепило. Но тошнота никуда не уходила, горло сжалось…

      Выцепив едва видящим взглядом большой керамический вазон с какой-то пальмой, я метнулась к нему и шумно вытошнила этот долбанный торт.

      – Класс. Горничной завтра сама заплатишь, ясно? – насмешливо фыркнул сосед на то, как меня скрутило. – Это что, какие-то дурацкие игры богатеньких студенток? Достался неудачный фант – «залезь на соседний балкон и блевани в вазу»?

      Я выкашляла последние остатки еды и напряжённо сплюнула горькую слюну. Утерев рот тыльной стороной ладони, всей кожей ощутила, что от моего мейкапа за пятьдесят косарей остались одни подтёки туши и размазанный вместе с алой помадой тональник. Наконец-то выпрямившись, я слепо нашарила застёжки серёг и одной рукой вынула их из ушей. Нетвёрдой походкой, всё ещё ослеплённая – теперь уже вставшими в глазах слезами – шагнула к балконной двери и протянула оплату соседу.

      – Простите, – просипела я, отчаянно моргая, чтобы сбросить муть с глаз. – Вот, это за ущерб. Настоящие бриллианты, не фианит. Только разрешите выйти через вашу дверь.

      – Думаешь, в таком случае тебя не заметит охранник у соседней двери, да? – вдруг как-то чересчур понимающе и нагло стирая вежливую субординацию спросил незнакомец.

      По позвонкам колкой волной скатились мурашки. Судорожно сглотнув, я сфокусировала взгляд на мужском силуэте перед собой. Сосед оказался молодым, высоким поджарым парнем в чёрной футболке, который смотрел на меня, наклонив набок голову – будто изучая. Я нервно икнула. У него было светлое, гладко выбритое лицо с чёткими линиями высоких скул и квадратным подбородком. Парень показался… не от мира сего.

      Сочетание бледности кожи с густой шевелюрой угольно-чёрных волос и падающей на левую сторону чёлкой напомнило киношки про вампиров: да уж, стригли его в забегаловке за сто рублей, и явно в прошлом месяце. Широкие, усмехающиеся губы выделялись слишком ярко, как подведённые. Однако сильнее всего вызывали желание отпрянуть его глаза – неестественно большие, и, как назвали бы в моём любимом бутике – цвета болотной зелени. Кого-то он смутно напоминал, но на фоне происходящего я не могла вспомнить, кого. Актёра из нулевых? Мозг был слишком напряжён, чтобы вспомнить имя чувака, игравшего Человека-паука.

      Парень деловито сложил руки на груди, демонстрируя покрытые чёрными и синими татуировками предплечья – какими-то откровенно сатанинскими символами из чёрточек, петелек и «снежинок» наподобие тех, что рисуют первоклашки. На запястье у него мелькнул браслет, собранный из неровных светлых кусочков, слабо напоминающих полированное дерево.

      А куда больше – кости.

      – Ты разговаривать собираешься или так и будешь пялиться? – вопросительно задрал он хищно изогнутую чёрную бровь.

      Я крепче стиснула в кулаке серьги и прикусила губу. Терпеть не могла выглядеть настолько глупо и беспомощно. В измазанном об стену уже далеко не белом платье, босиком,