Эльфами не становятся. Софья Самокиш

три минуты назад кот умудрился сохранить версию документа, где был удалён весь исходный текст – то есть, просто пустой файл. Вернуть написанное было невозможно.

      Затаив дыхание я ощущала, как внутри поднимается цунами.

      Тут Гречка вспрыгнул мне на колени и мяукнул. И я машинально провела рукой по его спине. Ещё секунду назад я готова была вскочить и дать выход своей злости, а не вскакивала только потому, что ещё не определилась, как это лучше сделать – швырнуть уже ненужный ноутбук в стену, разбить клавиатуру или опрокинуть стол. Но теперь на коленях лежал кот, и нежелание его тревожить было сильнее всех остальных чувств. Я слишком любила кошек в целом и Гречку в частности, чтобы злиться на него. А ведь ноутбук, клавиатура и стол были виноваты ещё меньше, чем кот. Да и кот сделал это по случайности, ничего не понимая. Ярость схлынула, так и не найдя точки выхода. Вместо неё меня накрыло отчаяние.

      «Может быть, это знак?» – подумалось вдруг. Знак, что я занимаюсь ерундой, что мне следует бросить писать и перестать страдать из-за своих фантазий?..

      Кот мурлыкал у меня на руках – соскучился, пока я гуляла. С обострившимся вниманием я прислушивалась к ощущениям: как пальцы зарываются в длинную шерсть, как влажен прохладный кошачий нос, как шершавы подушечки лапок. Лишь бы не анализировать произошедшее, так оно было дико и непоправимо. Мурлыканье, однако, успокаивало и примиряло с ситуацией. О том, чтобы начать сесть восстанавливать текст прямо сейчас, не могло быть и речи.

      Я закрыла крышку ноутбука, обняла кота, потом опустила его на пол и, сама не поняла, как и зачем, вышла из комнаты.

      – Дописала? – не оборачиваясь, спросила мама, услышав мои шаги.

      Я зачем-то покачала головой, хотя она не смотрела на меня. Этот вопрос заставил волну отчаяния подняться ещё выше, и мне казалось, что, стоит только заговорить, как она выльется из меня вместе с речью. Поэтому я молчала.

      Мама обернулась и изменилась в лице, увидев меня. Я машинально подняла руки, точно защищаясь. Её лицо удивлённо-сочувствующее – уже сочувствующее, хотя ещё неизвестно чему! – вдруг показалось мне отталкивающим, потому что я предвидела, что произойдет дальше – она спросит, что случилось, и что я ей скажу? И главное – зачем что-либо говорить? Что она сможет мне на это ответить? Чем утешит меня человек, который всецело принадлежит этому миру? Когда вся моя фантазия, всё, что было создано с таким трудом, одномоментно исчезло! Нет, сейчас не хотелось ничьего вторжения, я должна была пережить трагедию наедине с собой. В сочувствии любого человека этого мира мне сейчас виделось в первую очередь жалостное непонимание, этакое пожатие плечами на мои «надуманные страдания», как недавно назвала их Ния…

      Внезапно волна отчаяния опала, но не потому, что стала меньше – скорее дно под ней провалилось, стала глубже сама проблема. Я осознала, что на самом деле горюю не из-за потерянного текста о своей волшебной сказке, а о том, что, кроме него, у меня, в сущности, ничего и нет. Всё волшебство существовало только в фантазиях – и пустой вордовский файл