Из глубин. Вера Камша

вскинулся Валме и тут же мысленно закатил себе оплеуху. – Прости, я сегодня не с той ноги встал. Поехали?

      – Поехали, – пробормотал Давенпорт, не отрывая взгляда от мутной реки. Он разговорчивостью и прежде не отличался, а сегодня и вовсе изображал из себя рыбу, благо воды хватало.

      – Ты давно был в Тронко? – сменил тему Марсель, которому внезапно расхотелось молчать.

      – Вообще там не был, – попутчик все еще смотрел в воду. – Я же из Западного Надора. До Лаик дальше Придды не забирался.

      – А я из Эпинэ, – явил откровенность наследник Валмонов, – только все дороги ведут в Олларию, вот я там и болтался.

      – И я болтался, – выдавил из себя Давенпорт. Горло у него болит, что ли? – Сначала – в оруженосцах, потом – в гарнизоне. После Октавианской ночки просился в Торку, а меня загнали в Личную охрану… Леворукий, убил я Генри или нет?

      – Выбирай, что нравится, – посоветовал Валме, – и хватит страдать.

      – Рокслею место в Закате, – и без того сжатые губы спутника превратились в щель, – и не только ему. С Джеймсом и Дэвидом мы приятельствовали, но это – дело прошлое.

      «Дело прошлое»… А что настоящее? Взбаламученная река и взъерошенный спутник. Теньент, пристреливший маршала. Или не пристреливший. Какая прелесть, как сказал бы Алва.

      – Я никак понять не могу, – Давенпорт в упор глядел на Марселя, – кто меня во дворец засунул? Рокслеи или Савиньяк?

      – А тебе как приятнее? – Валме стянул с мокрой головы мокрую же шляпу, хорошенько стряхнул и снова нахлобучил.

      – Предпочел бы Рокслеев. Лучше подвести их, чем Ворона, хотя его мне раз восемь убить хотелось.

      – Всего-то? – брови Марселя подскочили вверх, и в глаз тут же попала вода. Мерзость! – Ты в своих желаниях не одинок.

      – Представь себе, – подтвердил Давенпорт, понукая коня, – очень хотелось…

      – Однако убил ты, – педантично уточнил наследник Валмонов, – если, конечно, убил, совершенно другого маршала, я бы даже сказал, противоположного. Что ж, бывает…

2

      Розовые зимние лилии благоухали парфюмерной лавкой и осыпа́ли неосторожных липкой красно-коричневой пыльцой. Мерзкие цветы и утро мерзкое! Луиза Арамона с ненавистью ткнула воняющий дешевыми духами веник в пузатую вазу и, держа ее на вытянутых руках, дабы не щеголять пятнистым носом, предстала перед утонувшей в креслах королевой, которую нынче велено было называть «госпожой Оллар».

      Катарина не возражала. С приходом Ракана кошка сочла за благо превратиться в полудохлого ангела – если она не лежала в обмороке, то молилась или тряслась в лихорадке, Луиза никак не могла решить, поддельной или нет. Выглядела Катарина – краше в гроб кладут, но капитаншу не радовало даже это.

      – Откуда они? – пролепетала королева, глядя на устрашающий букет.

      – Из оранжерей Рокслеев. – Графский братец в тебя влюблен, как весенний заяц, и ты это прекрасно знаешь. И чьи лилии, знаешь, потому что Придд присылает хризантемы, а Окделл – цикламены и фуксии.