Свет гаснет. Найо Марш

кровью, и говорит о спящих слугах. Она видит кинжалы двух слуг в его руках и приходит в ужас. Он отказывается нести их обратно. Она забирает у него кинжалы и поднимается наверх.

      Макбет один. Космические страхи пьесы накатывают словно волны прибоя. От прикосновения его рук многочисленные моря становятся кроваво-красными, их зеленые воды краснеют.

      Леди Макбет возвращается.

      Мэгги и Дугал вместе работали над этой сценой, и она начала приобретать форму. Герои были полной противоположностью друг другу: он – комок нервов, потерянный для всего, кроме кошмарной реальности убийства, в ужасе от того, что он сделал. Она – подчиняющаяся внутренней дисциплине, держащая себя в руках, логичная, осознающая страшную опасность его необузданного воображения. «Не надо думать. Мысль сведет с ума».

      Она говорит, что вода очистит их от этого поступка, и уводит его, чтобы он вымылся.

      – Остановимся здесь, – сказал Перегрин. – У меня много замечаний, но сцена вырисовывается хорошо. Пожалуйста, сядьте все.

      Они были в зале, так как текущую постановку повезли на гастроли. Было включено лишь рабочее освещение, а накрытые чехлами кресла в пустом зрительном зале ждали, что польется туда со сцены.

      Ассистент режиссера и его помощник поставили на сцене стулья для исполнителей главных ролей, остальные расселись на ступеньках. Перегрин положил свои заметки на стол суфлера, включил лампу и сел.

      Он несколько минут просматривал записи, чтобы проверить, по порядку ли они разложены.

      – Здесь ужасно душно, – вдруг сказала Мэгги. – Как будто нечем дышать. Кто-нибудь еще это чувствует?

      – Погода изменилась, – сказал Дугал. – Стало гораздо теплее.

      Блонди сказала:

      – Надеюсь, не будет какой-нибудь ужасной грозы.

      – А что такое?

      – У меня от грозы разыгрываются нервы.

      – И это говорит ведьма!

      – Это же электричество. У меня все тело начинает покалывать. Ничего не могу с этим поделать.

      Послышался нарастающий раскат грома: пугающий, близкий, вездесущий, он закончился резким отчетливым треском. Блонди пронзительно вскрикнула.

      – Простите, – сказала она и заткнула пальцами уши. – Ничего не могу с собой поделать. Правда. Простите.

      – Ничего, детка. Иди сюда, – сказала Мэгги. Она протянула руку. Блонди, отреагировав скорее на жест, чем на слова, подбежала к ней и присела рядом с ее стулом.

      Рэнги сказал:

      – Это правда, она ничего не может с этим поделать. На некоторых людей гроза действует именно так.

      Перегрин поднял глаза от своих заметок.

      – Что такое? – спросил он, и увидел Блонди. – А, понятно. Ничего, Блонди. Мы ведь не видим молнии отсюда, да и гроза скоро закончится. Приободрись, будь умницей.

      – Да. Хорошо.

      Она выпрямилась. Мэгги похлопала ее по плечу. Ее рука замерла и сжалась. Она посмотрела на других актеров, сделала недовольное лицо и коротко помахала им свободной рукой.

      – Тебе холодно, Блонди? – спросила она.

      – Вроде бы нет. Нет, я в порядке. Спасибо. А-а! – снова вскрикнула она.

      Послышался новый раскат грома – на этот