Остаться человеком. Евгений Шаляпин

свет, увеличительные приборы и извлекла его объективы, вышедшие с легким щелчком из пазов. Мир для маршала превратился в размытые цветные пятна различной интенсивности. Кажется, он начинал понимать, каким образом писал свои картины Астос. Вооружившись тонкими хромированными инструментами, механик аккуратно ковырялась в имплантированных в глазницы металлических приемниках. Настроив систему фокусировки, она мягко провела пальцами по рубцам и тонким белым шрамам, вокруг глазных гнезд Гектора.

      – Больно было?

      – Да нет, Терция, ты, как всегда, на высоте. Даже без линз я стал видеть чуть лучше, – улыбнулся маршал.

      – Я не об этом. Когда ты лишился… природных… глаз. Очень было больно?

      – Честно говоря, не помню. Я пропустил удар, потом вспышка, а после того как очнулся, темнота и боль. Говорят, глазные яблоки просто лопнули.

      – Как ты это пережил? – она почти нежно повернула уплотнительные кольца и прочистила контакты.

      – Сам не знаю. По словам врачей, просто повезло.

      Лицо внезапно заныло. Фантомная боль вновь вернулась.

      – Война?

      – Нет. Это был должник, полгода не плативший налоги, которого надо было доставить в суд. Оказался бывшим спецназовцем.

      В двадцать седьмом часу1, когда вторая луна, Аннакор, залила город ровным серым светом, Гектор смотрел вниз, на тихие улицы, с пятнадцатого этажа, из квартиры Терции. Женщина мирно спала, накрывшись тонкой простыней. Рядом с вычурной вазой, в которую она поставила подаренные маршалом цветы, он заметил лежащие инструменты для настройки микроскопических механизмов, небольшой станок с лапками и еще одну деталь – небольшое устройство, напоминающее фотоаппарат, прикрепленное к станине. Видимо, Терция брала работу на дом. Или подрабатывала. Разобраться подробнее он не успел – механик проснулась. Поцеловала его и повела на кухню, кормить завтраком.

      – Скажи, а ты всегда был маршалом? – она поправила фартук, надетый на голое тело, и поставила на огонь сковороду.

      – Да. Меня готовили к этой службе с юности, тренируя и физически, и морально.

      – А семья?

      – Служба – это и есть моя семья. Ментор, братья по оружию… я сирота.

      – Ты знаешь, кто твои родители?

      – Нет. Я помню себя примерно с семи лет. Что было раньше, трудно сказать. По-моему моя жизнь всегда состояла из занятий и упражнений, – глазные объективы Гектора почти неслышно жужжали, перестраиваясь и фиксируя детали тела женщины.

      – Всю жизнь работал на империю, строгая дисциплина и исполнение приказов? Тебе не кажется, что такая жизнь похожа на жизнь робота или раба-спец? Ты не хотел бы личной свободы, свободы принятия решений, делать, что хочешь, а не то, что приказывают?

      – Я никогда не жил по-другому. Не знаю, что ответить.

      – И тебе нравится твоя жизнь?

      – Да, вполне.

      Каким-то

1

в местных сутках 32 часа. Рассвет в 00:00, закат – в 14, в 16 – полная темнота. Половина ночи темная, вторая половина – сумерки, за счет восхода второй, более яркой луны.