1985. Что для завтра сделал я?. Фёдор Романович Козвонин

свою счастливую звезду, но в этот момент получил по затылку чем-то тупым и тяжёлым. Он схватился за затылок, тело обмякло, а ноги бессильно подкосились. И всё померкло.

      Шура не знал, как долго пробыл без сознания. Он лежал лицом в землю, милицейской сирены не было слышно. Зато пошёл дождь. Мягкий, тёплый, неожиданный для этой поры ласковый грибной дождь. Наверное, это даже к лучшему, подумал Рохлин – поможет прийти в себя и хоть немного освежит. Но тут же Шура понял, что это не дождь, а струя. Ослабевающая тёплая и мерзкая струя… Рохлин поднял глаза – над ним склонилось смеющееся рябое продолговатое лицо парня немного старше двадцати лет. Тот был одет в цветную рубашку, а на плече висела сумка с надписью «AC/DC». Рохлин опустил взгляд и увидел торчащий из ширинки длинный и тонкий бледный член с чуть приоткрытой головкой, с которой капали последние капли мочи.

      – Ты же пидарас, бля! – Рохля хотел вскочить, но ноги не слушались, и он, как на шарнирах, осел назад, успев подставить правую руку. Гопник заржал и нарочно не торопясь, вразвалочку, пошёл по танцплощадке, смело ступая грязными резиновыми сапогами по лужам и свернул за здание ДК. Ещё лёжа, Рохля в бешенстве вытер рукавом лицо и смог кое-как наконец встать. Он попробовал догнать уходящего, побежал, но снова потерял равновесие, опёрся о стену и, пытаясь побороть головную боль, сильно зажмурился и опустил голову.

      – Гражданин, что тут делаем? Ваши документы!

      Рохлин открыл глаза и увидел перед собой озабоченное усатое лицо в фуражке. Милиционер подозрительно, но с тем и сочувствующе смотрел на растрёпанного юношу. Рохлин хотел объясниться и попросить помочь догнать ушедшего насмешника, но, набрав побольше воздуха в лёгкие, только лишь удивлённо захлопал ртом. Его тут же густо и обильно вырвало. Выражение лица милиционера исказилось презрением и брезгливостью.

      – Вась, ну-ка подсоби голубчика принять! – усатый крикнул другому милиционеру, который внимательно изучал лужу чего-то тёмного и густого, в чём в лунном свете поблёскивало что-то молочно-белое.

      Рохля почему-то пробормотал:

      – Вот тебе «Луна и грош», блин. Моэм, мать его так…

      – Вымоем, вымоем… – Милиционер без усов подошёл и взял Рохлю под левую руку. – Не боись, дорогой… Ты обоссался что ли?

      Рохлин только помотал головой.

      – В вытрезвитель голубчика?

      – Куда ещё-то?

      Брезгливо придерживая Рохлю под руки, милиционеры довели его до машины и усадили в «козтяник». Там пахло дивной смесью из застоявшегося запаха немытых ног, нутряной грязи и какой-то химии из стоматологического кабинета.

      Машина медленно петляла по тёмным улочкам, пока не остановилась у двухэтажного здания, один из входов в которое освещал матовый жёлтый тусклый фонарь.

      Дверь «козлятника» открылась:

      – Эй, ты! Сам слезешь?

      – Попробую…

      – Ты придержи его, а то грохнется – нам потом отвечать.

      – Так