Я ненавижу своих соседей, или Как выжить среди тварей. Есения Николаевна Духова

нехристи сломали швабру, пользоваться которой им никто не позволял. Уже будучи в своей комнате, я услышала, как Елена возится с моими вещами, что-то громко и демонстративно переставляя. Я вышла, чтобы, так сказать, застать её на месте преступления. Из комнаты выплыл Александр, прилично разжиревший за лето, почёсывая волосатое пузо и кожу под резинкой трусов. Он непроходимой баррикадой встал рядом со своей женой, уже с минуту сверлившей меня возмущённым взглядом. Мне давали понять, что я ступила на вражескую территорию. Соседи начали считать себя хозяевами квартиры. Борзометр донельзя зашкаливал.

      Ещё новость в рубрике «снова в дураках»: в моё отсутствие, хотя я продолжала вносить плату за проживание, комнату занимал хитрый Эдуард Николаевич, отдушку сенильного запаха которого мне удалось уловить практически сразу. О его летнем отпуске я узнала из письма, оставленного на столе. В нём он писал, что тщательно инспектировал все используемые мною предметы интерьера, в очередной раз напомнил о запрете делиться холодильником с соседями, которыми был неприятно раздосадован из-за чрезмерной неряшливости и шумливости. Также Эдуард Николаевич вложил в конверт новый годичный договор с арендной платой, повышенной на тридцать процентов, о чём, конечно же, не удосужился предупредить заранее. Это било в поддых мой субтильный бюджет. Но вот что самое интересное: я проглотила и попросила добавки.

      День рождения – грустный праздник. Соседи, как жопами чуяли, что надо вести себя критически одиозно. На помощь они позвали шайку маргиналов-друзей, с которыми распивали увеселительные напитки и хохотали над похабными шуточками. Естественно, при распахнутой двери. Поэтому я, запершись в своей комнате, обжиралась сладостями и размышляла о бытие, на чудо уповая.

      Подавленное состояние усугубилось, когда я узнала о смерти своей собаки, которую бесконечно любила. Её и ещё нескольких собак из соседних домов отравили. Ради забавы, наверное. Как можно преспокойно жить, зная, что умышленно был причинён вред невинному созданию, считавшему, что нет веселее занятия, чем пытаться поймать собственный хвост, а человека, почесавшего за ушком, лучшим в мире другом? Я вспоминала, как мы с мамой нашли её на улице, такую маленькую и юркую, как в её глазах горело всепоглощающее обожание, когда она смотрела на нас, какой злюкой и защитницей она становилась, видя незнакомцев рядом с нами. Она была такой прекрасной. Моя тоска по ней была неизмеримой. И я, глубже погружаясь в уныние, стала походить на бестелесную сущность.

      В конце октября сидя на лекции, я ощутила резкий страх и болезненную тоску, будто всё хорошее, поддерживающее во мне волю к жизни, испарилось. Дико забилось сердце. Хотелось рвать на себе волосы и истерить, залезть в тёмный чулан, чтобы никто и никогда меня не нашёл. Всё случилось как по щелчку. Это была моя первая паническая атака. Естественно, дослушивать лекцию я не стала, мне было плевать на любую отработку. Я с большим трудом дошла до квартиры. В моей голове копошился триллион грязных мыслей, отвратительных мыслей.