Воплощение Реального. Междисциплинарное исследование субъективности, травмы и духовной культивации. Евгений Анатолиевич Тимофеев

появление всех совокупностей (формы, чувства, восприятия, воли, сознания) или рождение/возникновение из этих различных явлений; приход к осознанию «я», существующего в определенном состоянии. Как только это «я» определено, появляется и аспект «я», который не существует в соответствии с этим определением. Таким образом, созданное «я» ощущает нехватку или отделенность от самоопределения.

      – Упадок и смерть (Пали: jarāmaraṇa): Старение тела, старение органов чувств и ухудшение агрегатов, прекращение жизненных функций или вырождение различных явлений; осознание отсутствия или отделения от вышеупомянутого жизненного состояния; ощущение, что вам угрожает окончательный распад этого жизненного состояния, переживание страха потери себя, возникающего из-за привязанности себя к определенному состоянию жизни, что в свою очередь порождает печаль, плач, горе и бедствие, связанные с чувствами отчаяния, раздражения, депрессии, грусти, разочарования, беспокойства и различными другими несчастными чувствами (Payutto 1995, 101—102).

      С этого момента цикл повторяется.

      Стоит отметить, что в этом цикле нет первой причины. Неведение обусловлено ментальными интоксикантами (пали: āsava). Эти интоксиканты состоят из застойных состояний в процессе брожения, заинтересованных в поддержании различных взглядов и привязанностей к вещам, которые отвечают желаниям «я» и чувств. К ним относится, например, вера в то, что наши тела – это наши сущности или что они принадлежат нам. В этом случае, как только тело меняется, возникает печаль. Другой пример: получение удовольствия от того или иного состояния жизни как от самого лучшего, самого превосходного и приятного (Паютто 1995, 105). В этом случае встреча с распадом и смертью будет сопровождаться возникновением разочарования и чувства утраты. Таким образом, ментальные интоксиканты – это семена, которые мгновенно прорастают в печаль, плач, страдание, горе и беду.32

      Теорию трех регистров Лакана можно рассматривать как пересекающуюся с циклом Взаимозависимого Происхождения в вопросе желания. Как таковое, желание Другого – семьи, общества, языка и культуры – передает такие «семена», как жажда и привязанность, сопровождаемые их аналогами, завистью и обидой,33 кодируя субъекта в цикле становления.

      Воображаемое отождествление с желанием (материнского) другого – это форма тяги к единству. Ее можно рассматривать как тягу к небытию (Пали: vibhava-taṇhā), при которой «я» сливается с телом (материнского) другого, а все мешающие психические образования растворяются в этом единстве. В попытке воссоздать это единство могут возникать различные виды идиосинкразических привязанностей: ритуалы, направленные на питание и обогащение глубины первозданной связи с жизнью, практики, воспитывающие чувственный комфорт, полноту, телесную легкость, сытость, безопасность и непрерывность. Стоит отметить, что именно из этой брахманической патриархальной структуры жертвенных ритуальных обрядов (Skt, karman)34

32

Подробный рассказ о «семенах» в хранилище сознания см. во второй главе «Полнота ума с сознанием как объектом» и в третьей главе «Боевые искусства».

33

Лакан обозначил зарождающиеся тенденции к собственничеству и агрессии в работе «Агрессивность в психоанализе», ссылаясь на работу Мелани Кляйн с детьми: «Через нее (Кляйн) мы знаем функцию воображаемого первозданного ограждения, образованного imago материнского тела; через нее мы имеем картографию, нарисованную собственными руками детей, внутренней империи матери, исторический атлас отделов кишечника, в котором имаго отца и братьев (реальные или виртуальные), в котором прожорливая агрессия самого субъекта оспаривает свое пагубное господство над ее „священными областями“. Таким образом, мы можем понять, какими структурными средствами повторное обращение к определенным воображаемым персонам, воспроизведение определенных ситуативных неполноценностей может смутить волевые функции взрослого человека самым строго предсказуемым образом: а именно их фрагментирующее воздействие на imago первоначальной идентификации». (Лакан 1977, 23)

34

Уильямс пишет, что жертвенные обряды (карман) должны были совершаться ради обеспечения непрерывности существования после смерти: «С понятием перерождения приходит перерождение, и, похоже, именно идея постоянно умирать снова и снова на протяжении всей вечности вызывала у ведических мыслителей наибольший ужас. Родиться снова – это не обязательно проблема. Но умирать снова! Эта система была клаустрофобической, и казалось, что из нее нет выхода. Совершение очередного жертвоприношения (кармана) просто увековечивало проблему» (Уильямс 2002, 11).