Москва и москвичи. Владимир Гиляровский

входов стоят женщины, показывают «живые картины» и зазывают случайно забредших пьяных, обещая за пятак предоставить все радости жизни вплоть до папироски за ту же цену…

      Когда я пересек двор и подошел к входу в подвал, расположенному в глубине двора, то услыхал приглашение на французском языке и далее по-русски:

      – Зайдите к нам, у нас весело!

      От стены отделилась высокая женщина и за рукав потащила меня вниз по лестнице:

      – У нас и водка и пиво есть.

      Вошли. Перед глазами мельтешился красноватый свет среди пара и копоти. Хаос звуков. Под черневшими сводами огромной комнаты стояли три стола. На стене близ двери коптила жестяная лампочка, и черная струйка дыма расходилась воронкой под сводом, сливаясь незаметно с черным от сажи потолком. На двух столах стояли такие же лампочки, пустые бутылки, валялись объедки хлеба, огурцов, селедки. На крайнем к окну столе шла ожесточенная игра в банк. Метал плотный русак богатырского сложения, с окладистой, степенной бородой, в поддевке. Засученные рукава открывали громадные кулаки, в которых почти исчезала колода карт. Кругом теснились оборванные, бледные, с пылающими взорами понтеры.

      – Семитка око…

      – Имею – пятак. На пе.

      – Угол от пятака… – слышались возгласы игроков.

      Дальше, сквозь отворенную дверь, виднелась другая такая же комната. Там тоже стоял в глубине стол, но уже с двумя свечками, и за столом тоже шла игра в карты…

      Передо мной, за столом без лампы, сидел небритый бледный человек в форменной фуражке, обнявшись с пьяной бабой, которая выводила фальцетом:

      И чай пил-ла, и б-булки-и ела,

      Паз-за-была и с кем си-идела…

      Испитой юноша, на вид лет семнадцати, в лакированных сапогах, в венгерке и в новом картузе на затылке, стуча дном водочного стакана по столу, убедительно доказывал что-то маленькому потрепанному человечку:

      – Слушай, ты…

      – И что слушай? Что слушай? Работали вместе, и слам пополам…

      – Оно пополам и есть!.. Ты затырка, я по ширмохе, тебе лопатошник, а мне бака… В лопатошнике две красных!..

      – Бака-то полета ходит, небось анкер…

      – Провалиться, за четвертную ушла…

      – Заливаешь!

      – Пра слово! Чтоб сдохнуть!

      – Где же они?

      – Прожил! Вот коньки лаковью, вот чепчик… Ни финаги в кармане!

      – Глянь-ка, Оська, какой стрюк заполз!

      Испитой юноша посмотрел на меня, и я услышал, как он прошептал:

      – Не лягаш[8] ли?

      – Тебе все лягавые чудятся…

      – Да вот сейчас узнаем… – Он обратился к приведшей меня «даме»: – Па-алковни-ца, что, кредитного свово, что ли, привела?

      – Не-ет. Просто стрюк шатаный…

      Полковница повернула к говорившему свое строгое, густо наштукатуренное лицо, подмигнула большими черными, глубоко запавшими глазами и крикнула:

      – Барин

8

Сыщик.