Пионер. Прощай СССР. Павел Ларин

совсем.

      Антон отвернулся и моментально засопел. Я же почти час лежал, пялясь в потолок. Осмыслял всю ситуацию в целом. Правда, ничего путного так и не придумал. В голове все смешалось в какой-то ком. Селедка, Фокина, псионика, родители, Мишин с Ряскиным и даже Богомол.

      А потом пришло утро. После ночного сна, естественно. Наступил тот самый день. День расплаты за содеянное. Суббота, в которую родители отдыхающих (три раза ха-ха) подростков должны были приехать в пионерский лагерь. Если это – отдых, я готов дать на отсечение руку. Не свою, конечно. Руку Богомола готов дать на отсечение.

      Нас разбудил все тот же оглушительный, противный вой трубы апокалипсиса. Так я про себя назвал горн вожатого, в глубине души желая, чтоб однажды сам Константин, проснувшись утром, обнаружил эту чертову дуделку у себя в залнице. Потому что от звука, который производил данный предмет, реально можно чокнуться.

      – Мама! – Закричал спросонья Мишин и натурально кувырком вывалился из кровати.

      Он вообще всю ночь спал беспокойно. Ворочался, стонал и просил не забирать у него хлебушек. Я так понимаю, Толстяку снился самый ужасный ужас – будто его лишили еды.

      Вася, во время своего фееричного кувырка, не рассчитал что-то и вместо того, чтоб оказаться на ногах, плюхнулся прямо на пол, на задницу. Теперь он крутил башкой по сторонам, пытаясь сообразить, что вообще происходит.

      – Мишин, ты аккуратнее. – Антон протянул ему руку, чтоб помочь встать. – В следующий раз может повезти меньше и у нас в спальне появится дыра в полу.

      – Очень смешно… – Толстяк ухватился за ладонь Ряскина и поднялся на ноги. – Блин… Во сне показалось, это мать рядом встала и орет. Подумал, ну, все, Элеонора ей уже рассказала про отчисление…

      – Умываемся и на пробежку! – Радостно заорал ошивающийся на пороге Константин Викторович.

      Есть ощущение, он уже не воспринимал наш ежедневный физический моцион как наказание. Ему просто по кайфу было издеваться над подопечными. Иначе откуда эта счастливая улыбка на его лице?

      – Вражина… – Тихо буркнул себе под нос Мишин. – Фашист недобитый…

      – Я не понял, Василий, – Костик заметил Толстяка, который из всех остальных подростков выглядел самым сонным. – А ты что, только встал? Утро уже наступило, Мишин! Солнце светит нам в окно своими лучами! После завтрака приедут ваши родители! Это ли не счастье?

      – Угу… – Вася потер ушибленный зад, сунул ноги в спортивные штаны, и направился к двери, на ходу поправляя треники. – Умирать в такой солнечный, прекрасный день – самое оно…

      Я, Ряскин и Богомол двинулись следом. Через пять минут мы уже пристроились в конец длинной очереди сонных подростков, часть из которых самораспределялась в душевую, часть – в туалет.

      К счастью, когда все переоделись, причесались и натянули одежду, собираясь отправится на пробежку, в спальню вошла Елена Сергеевна.

      – Константин Викторович. – Она бочком приблизилась к Прилизанному, который всем своим видом демонстрировал готовность