Соловецкие бойцы. Дарья Плещеева

может, незамужняя? Или вдовушка?

      – Да ну вас, сороки-тараторки, – сказала Федуловна. – Никакого в вас смирения, никакого душевного сокрушения.

      – А у тебя, Федуловна? – спросила Лукерья.

      – А я все время о грехах человеческих сокрушаюсь, тем и жива. Мы, странные люди, за всех молитвенники, и потому к нам бесы приставлены – молитве мешать.

      – Ахти мне! – женщины дружно перекрестились.

      – К обычному человеку один бес или два приставлены, а к странному человеку, бывает, что целая дюжина. Вот думаю так – в Соловецкой обители их быть не может, там место намоленное, святое, они через стены-то не перепрыгнут…

      Славников вздохнул и беззвучно взмолился, чтобы дождь поскорее кончился.

      Барка шла по широкой реке, воды в которой были густо-бурого цвета. Но дождь иссяк, солнце выглянуло, люди стали выходить на палубу. Алешка пробежал от кормы до носа, смотрел – не скопилась ли в углублениях парусины вода; где скопилась – звал мужчин на подмогу, чтобы стряхнуть за борт.

      Берега, поросшие густым еловым лесом, вновь стали высоки. И правый вдруг засиял неслыханной белизной – словно сложенный из плит дорогого каррарского мрамора.

      – Любуетесь? – спросил Славникова Родионов.

      – Не может же быть, чтобы мрамор.

      – Алебастр, сударь. Тоже полезный камень – в строительном деле полезен. И для ваятелей тоже.

      Опять Двина сузилась до двух сотен сажен и, словно недовольная этим, вильнула влево, вправо – и обрела прежний простор. Да еще какой – берегов не разглядеть.

      – Морянка идет, – сказал дядя Авдей. – Убирай парус, молодчики. А вы все – одевайтесь потеплее. Морянка – такая гадина, что до костей пробирает. Нам еще посчастливилось – могла и раньше налететь. Она там, на севере, где вековые льды, силы и холода набирается.

      – Коли, не дойдя Архангельска, такой ветрище, что же на Соловках будет? – спросил Ушаков. – Меня, грешного, поди в море унесет.

      – Чтобы вас унести, ураган нужен, – тихо сказал Славников. Родионов его услышал.

      – Ураганы в здешних широтах не водятся, – шепнул он, – а жаль…

      Началась буря, на реке поднялась такая сильная волна, что тяжелую барку стало качать, как игрушечный кораблик. Двина, словно стараясь напакостить напоследок, то вдруг сужалась, предлагая пройти одной из проток да и застрять там, то ширилась чуть ли не до пяти верст.

      Славников ушел в казенку, где дрожал и ежился Гриша Чарский.

      – Как вам буйство стихии? – спросил он гимназического учителя.

      – Играют волны, ветер свищет, и мачта гнется и скрипит, – отвечал тот, едва не стуча зубами. – Увы, он счастия не ищет и не от счастия бежит…

      – Пушкин?

      – Лермонтов.

      Славников с интересом посмотрел на учителя – этого-то штафирку что гонит на Соловки? Он уж точно счастия не ищет, и менее того – от счастия бежит…

      И совесть у него, скорее всего, чиста.

      И сны не допекают.

      Может, если