Буря. Зина Кузнецова

спать, но боль не утихала, мешая мне даже на секунду забыться сном. Видимо, все же я задремала, потому что вздрогнула, когда открыла глаза и увидела перед собой врача. Я не заметила, как он пришел.

      4:10.

      Врач, все тот же молодой и грубый, еще раз пощупал мой живот.

      – Не легче? Вижу, что нет. – А затем, без всякого промедления, будто выстрелил: – Надо оперировать. Сейчас попрошу твоих родителей подписать согласие, и поедем в операционную. Медсестра тебя подготовит.

      Измученная болью, я смогла только кивнуть. Глубоко в груди стояли слезы, но сил выплакать их у меня не было. Руки похолодели и вспотели от страха, когда в палату вошел хмурый сонный анестезиолог и начал спрашивать меня об аллергиях.

      Неужели это все правда?

      «Господи, как же я была счастлива утром…»

* * *

      – Я вас на хрен всех уволю, ясно вам! Вы какого черта с нее украшения не сняли перед операцией! Второй раз из-за какой-нибудь сережки вы ее будете резать?! Где вас понабрали!..

      Я узнала голос моего врача. В закрытые глаза бил яркий свет. Пошевелиться или что-то сказать я не могла. Вдруг в затуманенное сознание проникло страшное предположение: операция вот-вот начнется, а я в сознании. Истерика забилась в груди, но, как я ни старалась, власти над своими руками и ногами у меня не было.

      Очень скоро я снова провалилась в сон.

* * *

      Я открыла глаза, и первое, что почувствовала, – невозможность сглотнуть и сделать вдох. В груди снова забилась истерика, а руки и ноги похолодели. Рука потянулась к горлу, но оказалось, что меня привязали. Потеряв весь разум от ужаса, я стала мычать. Прибежала медсестра.

      – Это что такое! – возмутилась она.

      Я мычала и глазами указывала на трубку.

      – Убирать нельзя, – сказала медсестра, – ты без нее дышать не сможешь.

      Все еще в ужасе, я продолжала мычать.

      – Ладно, давай попробуем.

      Она подошла ко мне, и я почувствовала, как из горла постепенно уходит неудобство. Но сделать вдох не смогла. Глаза мои расширились от ужаса, я снова замычала. Медсестра тут же вернула трубку в горло.

      – Я же говорю, рано тебе ее убирать. Спи пока. Еще наркоз действует.

      2

      Из двух дней в реанимации я запомнила только белую стену напротив моей кровати, пиканье приборов и слабость во всем теле. Все, что я могла, – это проснуться, медленно моргнуть три или четыре раза, бездумно глядя на стену, а затем уснуть снова.

      Дополнялась эта слабость страхом перед моим врачом. Когда он приходил проверить показатели и расспросить меня о самочувствии, мне казалось, что душа сжимается, как ребенок в углу, боясь, что снова обидят. «Вот бы он сказал хоть что-то доброе, вот бы улыбнулся!» – думала я.

      Но врач только что-то писал на планшете около кровати, оглядывал меня быстро и уходил.

      Как в дурмане, я помню момент, когда меня везли из реанимации в палату. Несмотря на боль во всем теле, я провалилась в сон.

      На следующее утро врач пришел, чтобы