Буря. Зина Кузнецова

>Часть 1

      1

      Я хорошо помню тот день. Человеческая память добра, ведь с течением времени картинки прошлого тускнеют, но именно тот день до сих пор заставляет мое тело холодеть от ужаса и мотать головой, чтобы поскорее начать думать о другом.

      Стояло жаркое начало августа.

      Закончился девятый класс.

      Каникулы.

      Я вся состояла из безмятежности и детского счастья.

      Когда я открыла глаза в тот день, комнату заливало солнце. Простыня, которой накрывалась по ночам, сбилась в ногах. Родители ушли на работу. Впереди был целый день свободы.

      Я повертелась в кровати и сладко потянулась.

      Зазвонил домофон – это подруга Лена зашла вытащить меня погулять. Открыв ей, я убежала умываться.

      Дверь в коридоре хлопнула, и я услышала:

      – Ты еще дрыхнешь, что ли?

      – Ага. Подожди, зубы почищу и пойдем. Поставь чайник пока.

      Когда я вошла в кухню, Лена уже деловито нарезала колбасу. Две кружки с горячим чаем стояли на столе. Тогда мы любили пить чай сладким, и обе клали по три ложки сахара. Наскоро перекусив, мы быстро обулись и выбежали из квартиры.

      А на улице – свобода! Тем летом мы обошли весь город – не осталось ни одного закоулочка, ни одной подворотни, где не отметились бы подошвы наших потрепанных конверсов.

      И всегда во время прогулок мы забегали к нашим мальчикам, как мы их называли. Мой папа был директором спортивного стадиона, и мы с Леной любили посидеть на трибунах с гамбургерами и колой, глядя на тренировки. Так и подружились с парнями, которые занимались в футбольной секции. Мы прибегали к ним на тренировки, ждали окончания, о чем-то шутили, немного болтали и после вместе шли гулять.

      В тот день мы тоже пришли на стадион с гамбургерами и колой, дождались окончания тренировки наших мальчиков и сыграли с ними в футбол. Я разодрала себе коленку, но была счастлива и беззаботна.

      А потом, уставшие и раскрасневшиеся, мы добрели до набережной и просидели там до вечера, рассматривая водную гладь, покой которой нарушали только редкие утки. Один из наших мальчиков как-то смешно пошутил, и вот тогда-то, громко и от души рассмеявшись, я почувствовала что-то странное в животе, но отмахнулась: наверняка от смеха что-то.

      Неприятные покалывания скоро переросли в боль, но я все так же легкомысленно решила, что нужно просто полежать, поэтому попрощалась с друзьями и осторожно, чуть горбясь, чтобы притупить боль, направилась домой.

      Когда я добралась до квартиры, боль стала такой осязаемой, что я покрылась холодным потом и с облегчением опустилась на диван в зале. Чтобы лежать было веселее, включила телевизор и стала смотреть первый попавшийся канал.

      Зазвонил домофон. Это папа пришел с работы. Я открыла ему дверь, сильно горбясь, потому что не могла разогнуться из-за боли.

      – Что такое? – испугался он.

      – Живот болит.

      Я вернулась на диван. Папа встал напротив, загородив телевизор.

      – Давно болит?

      – Часа два.

      – Опять дрянь всякую ела?

      Я нехотя кивнула.

      – Таблетку пила уже?

      – Нет.

      Папа сходил на кухню и вернулся с таблеткой и стаканом воды.

      – Держи, выпей, должно помочь. Я сейчас на рыбалку уеду. Мама не знаю где, но скоро должна прийти уже, наверно.

      Я запила таблетку и устроилась на диване так, чтобы меньше ощущать боль. Но поза, в которой мне было удобно, вдруг перестала приносить облегчение, и, как бы я ни старалась подтянуть ноги, чтобы ослабить боль, все было бесполезно, резь не проходила. Вдруг я поняла, что за последние два часа она усилилась. Это не было похоже на то, что я когда-либо чувствовала раньше.

      В глубине квартиры слышались торопливые папины шаги. Он чем-то гремел на кухне, собираясь на рыбалку. Вечернее солнце мягко заливало комнату. С улицы через распахнутое окно доносился детский визг. А мне все еще было больно. Вдруг стало страшно.

      – Я поехал! – донеслось из коридора.

      – Папа! Пап!

      Тот вошел в зал, одетый в свою рыбацкую одежду.

      – Что?

      – Не проходит.

      Папа помолчал, глядя на меня.

      – Еще таблетку дать? – наконец сказал он.

      Я пожала плечами.

      – Или скорую? Тебе очень больно?

      – Я не знаю… Не проходит, – повторила я.

      Папа вздохнул, вышел в коридор и вызвал скорую.

      – Да, боли в животе… Да, таблетку давали… Шестнадцать лет… Спасибо, ждем.

      От этого простого разговора мне стало еще страшнее. Ладошки и стопы похолодели и вспотели. Я чувствовала, что что-то не так. Мне еще никогда не вызывали скорую, и я боялась, что меня заберут в больницу. Никогда не любила ночевать где-то вне дома, даже в лагеря не ездила. А в больнице лежала только один раз, в детстве. Мне делали операцию,