Живые души, или похождения Лебедько. Владислав Лебедько

упорствовать! И тут единственной практикой является упражнение в длительном наслаждении».

      Повисла мертвенная тишина. Спустя несколько времени соседи сверху заходили по своей комнате, что вызвало у уже известной читателю лампочки, свисающей с потолка, охоту приплясывать. По каморке забегали тени. И это вдруг придало нашему авантюристу, смекнувшему, что настал, наконец, удачный случай действовать напропалую, решительности. Он отчеканил звонко: «Упражняюсь, Алексей Всеволодович. Упражняюсь давно и, можно сказать, почти непрерывно. Более того, прошу вас сей факт моей биографии специально засвидетельствовать своей драгоценной росписью!» Закаулов резко обратился к гостю и застыл в несколько нелепой позе, сверля его пронзительными взорами: «Шутить изволите, батенька?!» – «Нисколько! Да неужто вы своим опытнейшим взглядом не углядели во мне самого что ни на есть тантриста? Остается только официально это подтвердить, выписать, так сказать, документ о посвящении». – «Мало ли что я вижу, – завилял было старик, но тут же осекся и продолжал уже гневно, – вас-то таких много тут шляется. Выпишешь ему посвящение, так он пойдет, им размахивая, курсы всякие вести да денежку с народа стричь!» – «Помилуй бог, Алексей Всеволодович, я вам в ответ расписочку оставлю, что ни под каким видом, никаких там курсов Тантры вести не намерен. Ваше же посвящение нужно мне совсем для иных целей, весьма и весьма благородных. И… вот насчет денежки вы изволили очень метко выразиться. Ведь я, считайте, ваш ученик, причем давний. Только, как бы это сказать точнее… дистанционный. И за многие годы дистанционного обучения задолжал вам кругленькую сумму. Полагаю, никак не менее десяти тысяч рубликов!» – физиономия хозяина оставалась недвижимой, но некий едва уловимый блеск его глаз обозначил, что авантюристу Лебедько удалось-таки задеть старика за живое. Он принялся было кряхтеть, затем закашлялся и, наконец, стараясь не глядеть на гостя, проворчал: «Десять тысяч. Да моя наука бесценна. Тут вы, пожалуй, и тридцатью-то тысячами не отделаетесь».

      Подобно удачливому удильщику, Владислав Евгеньевич почуял, что рыба заглотила крючок. Он продолжал совершенно уже уверенно: «Ну, положим, тридцати тысяч у меня нет, а вот еще трешечку я вам, пожалуй, накину. Для ровного счету – тринадцать. Согласитесь, ведь замечательная цифра, мистическая, можно сказать». – «А для какого такого благородного дела, позвольте полюбопытствовать, нужно вам мое посвящение?» – «Это уж моя личная тайна. Заверяю вас всею душой, что вам это никоим образом повредить не сможет». – «Нет, уж я вам нарочно ничего подписывать не буду, коли не скажете», – кипятился Закаулов, выказывая, что подписать-то он подпишет, да вот только не иначе как набив себе цену – если и не деньгами, да хоть каким-либо иным путем. «Так и быть – откроюсь. Видите ли, мне позарез надобно попасть в дом Муромцева, влюблен я до беспамятства в его внучку. А без вашего посвящения, как вы сами понимаете, вход мне туда заказан», – сознался Владислав