Звёздная тропа. Аркадий Черский

взирая ни на что, те, без малого два года, что пробыл вдали от Родины, оказались «самыми-самыми». Ярким, бьющим по глазам, время это прошедшее, делала новизна всего вокруг, будоражащее чувство опасности, и самое главное, надежда на будущее. Такое манящее, неясное, но, несомненно, счастливое будущее его дальнейшей жизни.

      Она его обманула. Эта… Эта не пойми кто, с женским именем Надежда. «Эх, ты!.. Надя, Наденька, На-дю-ша…»

      Он на мгновение выпал из путешествия в прошлое, словно на полном ходу ухнул в дорожную яму, и мысль его плавную, тряхнуло вместе с мозгами, и он очутился в полнейшей пустоте. Но грузовик взревел, выполз, и вместе с ним полилось-покатилось дальнейшее, неспешное размышление человека, шагнувшего за свой полувековой перевал: «Да что говорить? потому что молодой был, верил… Да что уже… вниз несут ноги. С горки. Как ни крути, брат, ты мой лихой…»

      И все время прошедшее, не считая лет отданных в счет долга Родине, Василий прожил в этом самом месте, где и появился на белый свет.

      Родина его, старинная казачья станица вольготно раскинулась на пологом склоне холма. Ровно напротив других, далеких и крутых, в чью сторону всегда клонилось солнце. Несколько левее, в низине, бывшей когда-то огромной заливной луговиной, а ныне порезанной ножами сельскохозяйственных механизмов, несла позеленевшие воды, самая тихая река в этой огромной стране. Год от года она становилась все тише и тише, пока не превратилась в подобие судоходного канала. Порожденного волей человека и механическими усилиями землечерпальной и прочей техники.

      Сток воды в реке регулировали плотины, и давным-давно уже река не выходила из своих берегов. Не заливала пойменные луга. Не оживляла засушливую местность. А потому, от былого рыбного изобилия остались лишь воспоминания у тех, кто его еще помнил. А у тех, кто этого не знал, а, следовательно, помнить не мог, мнения на данный счет никакого не было. Им казалось, что так было всегда.

      Приезжие городские рыбаки радовались, когда под звон колокольчика, укрепленного на снасти, на берегу оказывалась не влекомая течением водоросль, а небольшая, с ладошку, серебристая рыбка, со странным названием «гибрид».

      Река уже сама превратилась во что-то гибридное, как искусственная елка, и берега ее, словно ядовито-зеленые ветви этого мертвого дерева, были щедро украшены брошенной людьми стеклотарой и пластиком. Будто, и не люди это вовсе, а какие-то мутанты, залетевшие с чужой, уже убитой ими планеты, и на этой они задерживаться тоже не собирались.

      – Ну что? Пойдем в хату. – сказал Василий коту. То ли в голове, а то ли у сердца противно ерошилось нахлынувшее. И упорядочить эту коробящую неясность он был не в состоянии.

      Василий мучился с похмелья, и, пребывая в этом состоянии, думать и раскладывать все по полочкам, в коробочках, ему было не выносимо. Накатывала глухая обида на все и на всех. В первую очередь, конечно, на свою жизнь. За то, что прежнее, понятное мироустройство, в котором рос и которое знал, перевернулось