Охота на Церковь. Наталья Иртенина

и тесной обстановке убогого жилья – а как устойчивое и неизменное отношение к любому жизненному факту, привходящему в обозримую действительность.

      – Что ты говоришь, Вася, я рад тебя видеть и обнять. Ведь ты мой брат, и ты спас мне жизнь.

      – Все же не будем. – Гость, не снимая пальто, сел на табурет у стола. – Давай выпьем, Алешка. Как раньше, когда ты был не поп, а гонял по русской словесности гимназистов в Архангельске.

      – Прости, Вася. Пить я сегодня уже не буду, завтра мне служить… Даша, посмотри, как там дети. Пускай спят, и ты посиди с ними. – Отец Алексей мягко взял жену за плечи и подтолкнул к смежной комнатке, прикрытой на входе лишь тяжелой стеганой занавесью.

      – Знал, что побрезгуешь, – кивнул старший брат. – Ну ничего. Вино это ты прибери, тебе сгодится на твои обряды. А у меня свое топливо.

      Он достал из-за голенища сапога плоскую флягу, отвинтил крышку и плеснул в подставленную братом кружку светлую жидкость. Тотчас выпил, поднес к лицу буханку и втянул запах.

      – Вот так, Леша. Ты небось и не знаешь, что я теперь второй секретарь Муромского райкома.

      – Тебя поздравить или…

      – Или, – отрезал Василий. – Да ты садись… С двадцатого года перебирался из кресла в кресло. Сперва наверх… Все выше и выше… – он усмехнулся, – стремим мы полет наших птиц… Теперь в обратную сторону, по накатанным рельсам. До меня накатанным, многими рухнувшими партийными карьерами. Это ссылка, Алексей. А там и… арест, тюремный подвал, пуля в затылок.

      – Как же ты…

      – Ты не бойся. Никто здесь не знает, что поп Аристархов – мой дорогой любимый братишка. Из города я затемно выехал, тут меня никто не видел. Ах ты ж… – Василий несильно ударил кулаком по столу. – Говорил ведь тебе тогда, не становись попом, попы при коммунизме не нужны. Теперь расхлебывай. Лишенцем был, налогами душат, в нищете живете? В лагере три года дуриком отсидел? Местные чекисты в райотдел тебя таскают, грозят новым арестом?.. Я про тебя много знаю, Лешка, хоть и не виделись. Но ничего для тебя сделать не могу. Самого подвесили на крючочке. – Он снова налил и выпил. – Ну рассказывай, как ты жил эти годы. Хочу от тебя самого услышать.

      – Тяжело жил, Вася, скрывать не буду, – вздохнул отец Алексей. – Господь, однако, облегчает бремена неудобоносимые. Слава Богу, дети все выжили, ходят в школу…

      Василий покачал пальцем перед лицом брата.

      – Из холмогорского лагеря смерти не твой Бог тебя вытащил, а я. Иначе гнили бы сейчас твои кости в яме на безымянном острове в куче других белогвардейских костей.

      Отец Алексей хотел было возразить, да передумал. Коротко, излишне сухо, будто не с родным братом говорил, а со следователем райотдела НКВД, изложил все, что пережила семья за пятнадцать лет.

      После холмогорского концлагеря бывший преподаватель гимназии Алексей Владимирович Аристархов еще пытался найти место учителя, но советской единой трудовой школе не нужны был ни словесники, ни помеченные ярлыком «белогвардейского прихлебателя». Через три года он