Бриллианты безымянной реки. Татьяна Беспалова

ко мне поближе и огромным шершавым языком слизнуло с моей ладони клок газеты с автографом Архиереева, при этом больно наступив на мою ногу тяжёлым своим копытом. Я вскрикнул от боли, а потом оказался на земле, в пыли, под мохнатым брюхом рогатой скотины. Гнев мой мгновенно сдулся, уступив место пронзительной боли. Мне казалось, будто болит всё тело от макушки до пяток, словно по мне прокатился тягач на гусеничном ходу.

      – О! Если б тягач, то ты б сейчас не стонал, – ласково пояснил мне кто-то.

      – Мне больно, Господи! – воскликнул я.

      – Ты преувеличиваешь. Я не Бог. Скорее наоборот. – В голосе неизвестного послышались знакомые насмешливые нотки.

      – Бога поминает, а сам небось комсомолец, – заметил другой голос не без ехидства.

      – Не комсомолец, а кандидат в члены… Цейхмистер…

      – Ух, ты! Кандидат! Самого Цейхмистера родич! – произнёс второй голос, как будто бы с испугом.

      – Тем более! Мой тебе совет: Бога нет, а если и есть, то всуе его лучше не поминай, – сказал первый голос.

      – Тем более здесь, – поддержал первого второй. – Вы в Якутии. Здесь православный и католический Боги не имеют силы. Зато партия, ну, она везде партия. А мы-то с тобой беспартийные, капитан. Поэтому для нас с тобой только божества народа Саха и есть начальники. Как думаешь, капитан, он слышит нас?

      – Мама… мне надо на переговорный пункт… Сообщить маме…

      – Это дело. Надо так надо, – серьёзно ответствовал второй голос.

      – Полей на него водичкой, и надо доставить его на переговорный пункт, – распорядился первый. – Нехорошо, если о нём станут раньше времени беспокоиться.

      – Сюда бы Георгия. Какой-никакой, но он всё-таки врач.

      – Да, врач. Накрутить твоему оленьку рога, чтобы впредь не лягался.

      – А я ему говорил: не подходи к оленю спереди…

      Поставив меня на ноги, они разбередили немного поутихшую боль. У якута оказалась полная фляжка очень холодной воды, и всю её он вылил мне на голову и за шиворот. А потом меня посадили на оленя. Строптивое на вид животное, поддавшись ласковым уговорам своего хозяина, безропотно приняло на свою спину столь нежеланную для себя ношу. Не имея опыта верховой езды, я ужасно страдал теперь уже не только от духоты, но и от боли, которая теперь локализовалась в области рёбер с правой стороны. Осип вёл животное под уздцы, постоянно беседуя с ним на не понятном мне языке. Мы следовали по пыльным улицам между одинаковыми длинными бревенчатыми бараками в один или два этажа. На одном из перекрёстков Архиереев исчез, но вскоре вернулся уже в сопровождении известного мне ветеринарного врача. Этот последний, мрачнее тучи, наскоро ощупал мою страдающую грудную клетку.

      – Скорей всего, перелом рёбер, – констатировал он. – Тугая повязки и госпитализация. Ему нужен покой.

      – Сначала переговорный пункт, – простонал я.

      – Ему надо поговорить с мамой, – добавил Осип.

      Георгий усмехнулся:

      – С мамой, так с мамой.

      И мы двинулись дальше.

*