Моги. Не там, где ничего не случается. Олег Аблясов

ей… нет, почти же ничего не было видно, поэтому треск веток под ногами сотен или даже тысяч бегущих не разглядеть кого. Хотя голоса и крики были вполне себе разборчивыми, потому что это один из законов кинематографа – даже если тебе показывают иностранцев или не к ночи помянутую не пойми какую страхолюдную сущность из иных миров, они будут сразу дублироваться на понятный тебе язык. Ну, или снизу запустят субтитры.

      – Я не могу так! – хрипло сквозь тяжёлое дыхание, остановившись, произнёс один из тех, кого на тёмном экране невозможно было разглядеть. – Я не могу её оставить здесь! Если вы можете, то я не могу! Мы бежим и знаем, по каким причинам мы бежим, но почему мы её оставляем здесь?! Ведь это неправильно…

      – Это было её решение, – кое-как ответил ему, запыхавшись, другой остановившийся. – Мы же не можем насильно вытащить её из земли! Она же сказала – и для нас это трагедия! – что если она потеряет связь с землёй, она перестанет быть… Она сказала, что вы найдёте себе другую такую как я, точно найдёте, пройдёт время и найдёте! Помнишь, как мы стояли вокруг неё на коленях, упрашивая уйти с нами? Оставьте меня здесь, говорила она, кто-то должен остаться здесь на случай, если вы когда-нибудь вернётесь, говорила она… ко мне… Вы не останетесь без меня, другой меня, сказала она, ты слышал сам! Ведь матери своих детей не бросают, даже если их – матерей – дети оставляют! Это невозможно!

      Всё так же слышался треск веток под ногами бегущих и тяжелое дыхание собеседников.

      – Я тебе как старейшина говорю, – не дождавшись реакции, продолжил убеждать тот, кто назвал себя старейшиной, – всё будет как всегда, как раньше, только в другом месте.

      – Без неё?…

      – С ней. С другой ней. Но уже не здесь. И не сейчас…

      – А что сейчас? Что?! Предательство?!!

      Вдали стихал топот бегущих. И такое ощущение, что раздался звук открываемого металлического люка – характерное лязганье и шипение пневмопривода.

      – А сейчас… сейчас нам всем надо сесть в звездолёт и лететь в поисках новой родины. Здесь мы уже не можем оставаться. Ты знаешь это. В конце концов, это её последняя воля, завещание, просьба, считай как хочешь, чтобы мы ушли, сейчас она никак не может нам помочь, спасти нас… По крайней мере, спасти нас всех. И ей непереносимо будет смотреть на то, что мы остаёмся беззащитными… Говорила… нет, просила, умоляла она нас… Ведь любить это значит защитить. Понимаешь?

      – А кто защитит её?!

      – Поверь, меньше всего она нуждается в нашей защите, – продолжал убеждать старейшина. – Ведь для любой матери главное забота, а уж потом собственная безопасность. И даже не в этом дело! Мы никак не сможем ей помочь, там борьба идёт совсем на другом уровне, нам не подвластном. Кто мы и кто Она! Неужели до тебя не доходит?! И если так, то мы будем только мешаться и путаться под ногами. Это как драться над муравейником, боясь ненароком раздавить муравьёв, и поэтому всё время глядеть под ноги, а не в глаза врага. Она не сможет защитить нас всех и не сможет постоять за себя так, как если бы нас не было рядом.

      Они помолчали.

      – Вот и поэтому тоже мы уходим… – резюмировал старейшина.

      Кто-то крикнул издалека: «Мы уже все погрузились на корабль! Вы скоро?!».

      – Идём! – крикнул старейшина.

      И две едва различимые фигуры обречённо двинулись к космическому кораблю, в такой темноте ровно так же почти не видимому.

      Вдали раздалось громоподобное рычание и пронзительный звук сотен гигантских – судя по громкости звука – труб. И голос из тьмы и откуда-то сверху: «Конец вам настал, вы перестанете существовать!». Он был такой громоподобный, что если собрать вместе миллион этих самых громов, то вот с такой концентрацией свирепости его и можно сравнить.

      Две фигуры, прикрыв уши, пошатнулись от вибраций звука и ускорились. Старейшина запрыгнул в люк, а когда понял, что его товарищ не торопится сделать то же самое, выглянул наружу.

      Тот стоял, опустив голову. А потом поднял взгляд на старейшину и тихо, но твёрдо произнёс:

      – И всё же я остаюсь… Я не предатель.

      Старейшина посмотрел вслед удаляющемуся соплеменнику, обречённо идущему навстречу явной, пусть и героической, гибели, и едва слышно сказал:

      – Мы тоже… не предатели… Оставайся с миром и удачи тебе…

      Крышка люка с шипением притянулась. Корабль взлетел.

      Глава 2

      В яркий солнечный день, который поневоле заставляет щуриться, из двухэтажного дома на просторной и огороженной лесной лужайке вышли девочка вприпрыжку и мужчина с парой рюкзаков и сумкой.

      – Папа, а вот если муравей залез на листок дерева, а тут сильный ветер, и листок сорвало с ветки вместе с муравьём и отнесло, не знаю куда как далеко. Как ему дорогу назад найти? – спросила девочка, словно продолжая начатый дома разговор. – Или они как собаки на нюх ориентируются?

      – Насколько я знаю, дочка, – мужчина запирал дверь, и у него это выходило как-то неловко, – в сильный ветер муравьи и не выходят из дома… это, как его, из муравейника. Заделывают хвоёй