Случай на болоте. Елена Счастливцева

дверь, но это не он, не тот. Кто-то другой пришел к хозяйке. Вот этот «кто-то» поднимается в сенях по ступеням, открывает дверь в избу.

      – Мама, да ты жива? Ох, да еще в луже, горюшко-то… Хватайся мне за шею, я тебя перетащу. …Что «мы-мы-мы?» Никак тебе одной. А я не набегаюсь. Корову с теленком Андреевне отго-о-о-ню, хорошие деньги дает. Люди уже выпасают. Дай, я тебе ноги-то прикрою и таблетку дам.

      Хозяйкина дочь, навозившись в избе, спустилась к корове, вывела ее на двор, полный тепла и птичьего весеннего ликования, в сердцах шепча: «Как о человеке убивается!».

      И тут корове почудилась хозяйка: одна, на высокой никелированной кровати с некстати блестящими яркими солнцами металлических шариков, глядя в нависший, клееный белой бумагой потолок с грязными дождевыми разводами, с раздавленными комарами и мухами, залилась беззвучными слезами:

      – И-и-и-и… Не об ей, не об ей…

      И этот не то крик, не то вздох из пустого дома чудился корове, пока хозяйкина дочь гнала хворостиной ее с теленком в соседнюю деревню; пока загоняла в чужой хлев. И потому корова так долго не подпускала к себе ни ее, ни эту Андреевну.

      А назавтра утром, когда неожиданно заголосило хриплое радио, дом накрылся глухой тишиной. Замер и перестал чавкать тот, кто живет под полом и топает по потолку. И осенью, вернувшись в холодный дом, крысы разбегутся по другим жилищам. Только паучки весной начнут вить новую паутину, да еще Барбоска с Васькой долго будут трусить привычной дорогой: один к хозяйке, другой – к дому.

      Шарик

      – Дедушка, ну улыбнитесь же! Ну пожалуйста… Вот вам шарик!

      Дед оторвал взгляд от тротуара, от своих семенящих по асфальту растоптанных ботинок: оба и не на левую и уж, тем более, не на правую ногу. Взгляд деда уперся в клоуна с размалеванным помадой во всю ширину юного лица алым ртом: таким широченным, что в него попадали даже пухлые щеки. Цветастый дурацкий колпак; красный поролоновый нос картошкой; то полосатые, то в клетку и в цветочек штаны – в общем, все, как положено клоуну.

      Дед не понял: откуда он взялся, здесь, в пяти минутах ходьбы от его дома по пути из аптеки? А клоун улыбался уже своим собственным ртом – тем, что был внутри нарисованного и старательно завозюканного помадой.

      «Кто это: девочка или мальчик?» – подумал дед, но не додумал: забыл, переключившись на шарик, протянутый ему, зеленый, круглый, с блестящей целлофановой веревочкой, очень скользкой веревочкой. Дед пошевелил негнущимися пальцами, но они не слушались его и никак не могли ухватить эту тонкую веревочку, а шарик тянул ее за собой в небо. Когда деду удалось-таки ее закрепить хитрым манером вокруг пальца, оказалось, что клоуна-то рядом и не было, исчез. Девочка-мальчик уже убежал к другому прохожему, и тот, как и дед, стоял с шариком. Да и самих клоунов оказалось несколько, и все как один – с нарисованными улыбками и носами картошкой. Поди тут, разбери, который подарил ему шарик. Да это и не нужно! Совсем не нужно! Потому что, от этого пустячка ему сделалось светло. «Да, именно светло!» –