Мы, Николай II. Вячеслав Грацкий

просто не поверил бы, что мои родственники осмелятся угрожать моей семье. Разве это невозможный вариант?

      – Какие только варианты я не рассматривал… В конце концов, я ведь не зря столько времени посвятил исследованиям истории династии. Все мы помним воцарение Николая I. Гвардия присягнула наследнику Константину, но… Чудесно найденное завещание изменило все! Наследник оказался не наследником, а гвардейцы из верных слуг трона превратились в бунтовщиков, и вот все мы тут – Николаевичи, а не Константиновичи… Впрочем, я увлекся. Неважно, будет ли подписано отречение. Важно, что именно будет в газетах. Важно, что будет сообщено в Государственной думе, и растиражировано по всей России. Поверьте мне, вдвойне поверьте, как историку, не так важно то, что произошло, как то, что изложено буковками на бумаге.

      – Мне кажется, ваша вера в печатное слово несколько преувеличена, – возразил Павел Александрович. – Акт об отречении должен существовать на бумаге, с подписью графа Фредерикса, все как положено.

      – Я нисколько не преувеличиваю. Возьмите Распутина. Человек, о существовании которого Никки знает только из полицейских докладов, усилиями прессы превратился в чуть ли не правителя России. Как говорит мой приятель Палеолог ни один народ не поддается так легко влиянию и внушению как народ русский.

      – Поддерживаю тебя, брат, – Александр Михайлович потряс книгой. – Газеты, книжки, особенно непристойного толка, вроде листовок с Гришкой… да и вообще вся литература – обладает удивительным воздействием на русских людей. Русский человек верит в то, что читает, куда охотнее чем в то, что видит.

      – Именно так. Акт об отречении, конечно же, будет существовать. Но гораздо важнее не сам акт, а то, что раструбят журналисты по всей стране!

      – Звучит все это прекрасно, – скептически заметил Николай Николаевич. – Но простые решения надежнее. Если его не убрать в самом дворце, черт его знает, какой финт он умудрится выкинуть. Мы еще в девятьсот пятом думали, что все, не выкрутится. А он – двенадцать лет уже аспидом вьется.

      – Я тоже возражаю против убийства, – сказал Павел Александрович. – Во всяком случае не стоит этого делать сразу. Мне кажется, мы сможем договориться миром.

      Николай Николаевич покосился на него с плохо скрываемым презрением. Из всех присутствующих Павел Александрович, этот пустышка бонвиван, несмотря на все свои военные регалии, имел куда меньше отношения к военной службе, чем даже этот напыщенный болван Николай Михайлович. Николай Николаевич невольно улыбнулся удачно подобранным словам – болван и бонвиван, отлично сказано!..

      Николай Николаевич вдруг отчетливо осознал, что все это пустые разговоры. Этот старый педераст Николай Михайлович только и может что болтать. Ну еще книжки всякие пописывать, про историю там, гнусов разных. Но чтобы дело сделать… Да и все они, все эти великие князья, все эти великие бездельники, ничего и никогда не сделают. Сами – не сделают. Все, что они умеют делать от себя – болтать и жаловаться! Неудивительно, что такой рядовой вопрос как устранение