Вологодская история. Ева Эрлих

принимая неприятную для меня действительность.

      – А как твой отец сейчас поживает? Так и преподает древнерусские боевые искусства при Андреевской церкви?

      – Сейчас он уехал в Чечню, но после обязательно продолжит преподавать, даже установил сроки летнего набора перед командировкой, – девушка грустно улыбнулась, представив лысого худощавого мужчину с мнительным взглядом, тренирующего учеников начальной школы.

      – Вообще он про переезд задумывался, – продолжала она: – Крестный предложил ему хорошую должность в Московской Академии, да и мой брат там давно обосновался.

      – Уже, небось, известный криптограф?

      – Нет, его перевели в отдел кадров. Военные устои никогда не нравились ему, а там можно работать без звания.

      – Да, Артур, не думал, что тебя так понесет…

      – Ты сам то как? – прервала назревавшую тишину девушка: – Уже снял Жюстину в российских реалиях?

      – Знаешь, – грустно проговорил Артем, прислушиваясь к далекому шуму воды: – Когда я уезжал в Москву, у меня было столько идей. Я сочинил сценарии к двум фильмам, и еще третий был написан в черновике. С самой первой пары я представлял, как в моих руках окажется камера, и я смогу запечатлеть свои мысли на киноленте. Но…

         Юноша продержал театральную паузу.

      – Москва словно изменила мое мышление, и теперь я считаю себя бездарностью.

      – Да брось, в студенческом театре всем нравились твои постановки.

      – Всем, кроме тебя.

      – Конечно. Вместо того, чтобы взять на роль Офелии утонченную и бледную девицу, ты утвердил на это место громкую Сару, которая каждую перемену ела по пирожку.

      – Она была очень страстной, я не мог поступить иначе.

      – Страстной она была только на той вечеринке, когда прыгнула на руки и вывихнула тебе кисть. А с каждым ее выходом на спектакль я боялась, что и без того потоптанная поколениями студентов сцена треснет, и она провалится вместе с Гамлетом в недра нашей шараги.

      – Какая ты злая, – с иронией произнес Артем: – Кстати, ты вроде писала стихи. Сейчас что-то получается?

      – О, нет, для стихов нужно необходимое настроение, – загадочно проговорила девушка, глядя на темнеющее небо: – Я не пишу их специально, они словно сами рождаются, когда моей душе очень больно.

         Я смотрю на туман в леденящую даль,

         Мои хрупкие кости ломает февраль.

         Под толщами снега и глыб ледяных,

         Мне снится, как яркое солнце горит.

         Эти строки я написала, когда Артура хотели отправить в Чечню. Тогда как гром среди ясного неба раздался звонок из военкомата с требованием мобилизовать юношей призывного возраста на войну. Я очень испугалась, что потеряю близкого мне человека, а по дороге в школу родился стих.

      – То есть твои стихи связаны с чувствами?

      – Да, мама тоже подобным образом выражала боль. В ее дневнике было много красивых рассказов, которые она писала во время ссор