Подлинная история носа Пиноккио. Лейф Г. В. Перссон

губам, призывая к молчанию, но ничего не говорит. Потом показывает на диван в гостиной. Она идет туда и садится. И сама описывает свое состояние так, словно внезапно почувствовала пустоту внутри, страх за жизнь. У нее и мысли не возникло закричать. Перехватило дыхание, и она даже не осмелилась поднять на него глаза. Чуть не лишилась чувств, бедняга.

      – И в чем же состояло послание?

      – Сначала он вообще не произносил ни слова. Просто стоял там, а потом заговорил совсем тихо, почти дружелюбно, как бы уговаривая, если можно так сказать. Работающий телевизор мешал ей разбирать слова. Но речь шла о трех вещах. Во-первых, он и она никогда не встречались. Во-вторых, она никогда больше ничего не скажет об Элизабет, а если ее все-таки спросят, то ей нужно только хвалить соседку и особенно превозносить ее любовь к животным, рассказывать, как хорошо она заботится о них. В-третьих, он сейчас уйдет. А она должна сидеть на диване еще четверть часа после того, как дверь закроется за ним, и никому ни звука не скажет о том, что сейчас происходит.

      – Элизабет? Он назвал госпожу Линдерот Элизабет? Она абсолютно уверена в этом?

      – На сто процентов.

      Инспектор Анника Карлссон кивнула в подтверждение своих слов.

      – Он сказал еще что-нибудь?

      «Дрянное дельце!» – подумал Бекстрём.

      – Да, к сожалению. Покончив со вступительной частью, которую я сейчас описала, он достал выкидной нож или стилет. Потерпевшей показалось, словно нож неожиданно появился у него в руке. Мужчина просто тряхнул правой рукой, и вот он уже стоит с ним. И, на мой взгляд, речь идет о выкидном ноже или стилете. По ее словам, он был в черных перчатках. Вообще она только тогда и заметила перчатки у него на руках и, если верить ей, уже не сомневалась в его намерениях убить или изнасиловать ее.

      – Но он не сделал этого.

      – Нет, просто улыбнулся ей. Посмотрел на нее и сказал, что, если она не последует его добрым советам, ей мало не покажется. Он по-прежнему сжимал нож в руке, так что смысл его послания был вполне понятен. Потом он ушел. Забрал цветы по пути. Захлопнул дверь и исчез, словно его и не было. Никаких свидетелей. Никто ничего не видел и не слышал.

      – А она сама не могла все придумать?

      – Ты бы видел или слышал ее. Этого хватило за глаза, чтобы убедить меня.

      – А что было потом?

      – Она сидела на диване и дрожала, пока не смогла хоть как-то взять себя в руки. Тогда сразу бросилась звонить подруге, той самой, с которой разговаривала около семи часов. Когда она набирала номер, было, согласно ее мобильному, двадцать одна минута девятого вечера. Подруга пришла, забрала ее, и они вместе приехали к нам и написали заявление. Его приняли в четверть десятого.

      – А что подруга? Ты разговаривала с ней?

      – Нет, потерпевшая отказывается сообщить ее имя. Та сидела на допросе в качестве свидетеля для моральной поддержки, и тогда она назвалась Лизбет Юханссон и даже дала номера своих телефонов. Домашнего и мобильного. Но, к сожалению, все оказалось вымыслом. Именно она, подруга, якобы была замужем за полицейским,