Геральт (сборник). Анджей Сапковский

в Лютике. Он пострадал при мне, в моем присутствии. Я не сумел его уберечь, не смог помочь. Если б я знал, что это его вылечит, я уселся бы на скорпиона голым задом.

      – Этого-то ты и должен опасаться больше всего, – загадочно усмехнулся эльф. – Потому что Йеннифэр знает об этом и любит использовать свое знание. Не доверяй ей, Геральт. Она опасна.

      Геральт не ответил.

      Наверху скрипнула дверь. Йеннифэр стояла на лестнице, опершись о поручни.

      – Ведьмак, можешь на минутку заглянуть?

      – Конечно.

      Волшебница прислонилась спиной к двери одной из более-менее обставленных комнат, в которой поместили страдающего трубадура. Ведьмак подошел, молча взглянул. Он видел ее левое плечо, немного более высокое, чем правое. Нос, немного длинноватый. Губы, немного узковатые. Подбородок, скошенный чуть больше, чем следовало бы. Брови, не очень правильные. Глаза… Он видел слишком много деталей. И совершенно напрасно.

      – Что с Лютиком?

      – Ты сомневаешься в моих способностях?

      Он продолжал смотреть. У нее была фигура двадцатилетней девушки, хотя ее истинного возраста он предпочитал не угадывать. Двигалась она с естественной, непринужденной грацией. Нет, невозможно было угадать, какой она была раньше, что в ней исправили. Он перестал об этом думать, не было смысла.

      – Твой талантливый друг будет здоров, – сказала она. – Его вокальные способности восстановятся.

      – Я благодарен тебе, Йеннифэр.

      – У тебя еще будет оказия это доказать, – улыбнулась она.

      – К нему можно?

      Она чуть помедлила, глядя на него со странной улыбкой и постукивая пальцами по дверной раме.

      – Конечно. Входи.

      Медальон на шее ведьмака начал резко, ритмично дрожать.

      В центре пола лежал светившийся молочной белизной стеклянный шар размером с небольшой арбуз. Шар отмечал середину девятилучевой звезды, точнейшим образом вырисованной и касающейся лучами углов и стен комнаты. В звезду была вписана нарисованная красная пентаграмма. Концы пентаграммы были обозначены черными свечами, укрепленными в подсвечниках странной формы. Черные свечи горели также в изголовье постели, на которой лежал укрытый овечьими шкурами Лютик. Поэт дышал спокойно, уже не стонал и не хрипел, с его лица сбежала гримаса боли, теперь ее сменила блаженная улыбка идиота.

      – Он спит, – сказала Йеннифэр. – И видит сон.

      Геральт присмотрелся к изображениям, начертанным на полу. Ощущалась заключенная в них магия, но он знал, что это была магия дремлющая, неразбуженная. Она была все равно что дыхание спящего льва, но в ней ощущался и скрытый до поры до времени львиный рык.

      – Что это, Йеннифэр?

      – Ловушка.

      – На кого?

      – В данный момент на тебя. – Волшебница повернула ключ в замке, покрутила его в руке. Ключ исчез.

      – Итак,