Зеркало души. Рэй Олдман

Смит и как на этой, теперь, доске выплескивали свою энергию «Креольский джаз бэнд». Но они потом еще раз почтили нас своим приездом, только под названием «Горячая пятерка». Ох, как же это было давно!

      – Да, Луи Армстронг очень хорош, – согласился я, вспоминая как наслаждался его выступлениями в Новом Орлеане. – Вижу, вы, Ник, работаете здесь очень давно.

      – С самого открытия в одна тысяча девятьсот восемнадцатом, – не без гордости заявил Ник.

      – Тогда должно быть помните всякие неприятные случаи, произошедшие здесь? Возможно, порочащие имя заведения.

      – Почему вас это интересует?

      – Люблю места с пятнами в истории. Особенно черными.

      Ник улыбнулся, чуть кивнул головой и наклонился ко мне.

      – В двадцать пятом году здесь скончалась женщина. У нас тогда выступал джаз-бэнд из Нью-Йорка. Все было как всегда – забитый зал, довольные гости, приятная атмосфера. Только когда все подошло к концу, все стали расходиться, ее и обнаружили. Синюю и бездыханную. Она сидела ровно, положив ручки на столе одна на другую, с широко раскрытыми глазами и улыбалась. – Ник изобразил ее позу, и вышло не дурно. – Никто и не заметил, что для нее время остановилось.

      Ник молча задержался глазами на сцене. Потом продолжил:

      – И это единственный экстраординарный случай в нашем заведении. Не припоминаю чтобы у нас случались потасовки между гостями, и даже сейчас, при таком контингенте, их нет. Мы же не старейший отель, который пропускает через себя тонну народа и хранит такие тайны, от которых кровь стынет в жилах. Мы всего лишь маленькое солнце, готовое согреть души людей, уставших после тяжелого рабочего дня, чтобы у них не поселились мысли о том, как бы закончить это существование.

      – Ник! Повтори, – отозвалось где-то с конца стойки.

      – Желаю вам хорошо провести время.

      Ник удалился. Я обернулся через плечо, разведывая обстановку. Все также спокойно. После разговора с Ником, перед моими глазами, вырисовывался изначальный интерьер «Сонаты», как феникс, восстающий из пепла. Все собравшиеся сидели в дорогих черных костюмах, потягивая бурбон двадцатилетней выдержки, обсуждая капиталы. На сцене музыканты готовились к выступлению. Я находился в этой роскоши пока не встретился глазами с ней.

      Сидя на стуле в пол оборота, держа между длинных белых пальцев черный длиннющий мундштук, она подмигнула мне большим голубым глазом. Черная кружевная повязка на голове была отделана пышным белым пером и идеально подходило к такому же черному платью. Она качнула ножкой, и все эти золотые стены посыпались на пол, белоснежные шторы сорвались с окон, покрывая стекла желтым налетом; ножки добротных деревянных столов подламывались, лампочки в торшерах лопались одна за другой, взрываясь тысячами мелких бриллиантов; костюмы срывались, музыканты уходили со своими инструментами за кулисы. Все вернулось к убогому виду, кроме пианино. Оно по-прежнему оставалось в отличном состоянии, лакированная поверхность отражала тусклые лучи света.

      Я поднес бокал к губам.