Сегодня будет нескучно. Анастасия Бухарова

оттуда маленькие оранжевые сердцевины. Я даже виноградинки отделяла от кожуры!

      Стоит мне только сходить налево на какую-нибудь эзотерическую практику или музыкальную тусовку, дома меня ждет колбаса. Три бутерброда в полночь у окна – и я снова твердо стою на земле.

      Я не могу избавиться от этой гнусной привычки ходить налево. Сколько себя помню, в дремучие времена юности, вслед за «Анжеликой» читая «Звенящие кедры России», я все переживала, что какие-то ОСОБЕННЫЕ вещи пройдут мимо меня. Я никогда не могла обойти кришнаитов у метро, а потом не могла пройти мимо священников в церкви. Моя романтичная натура с детства шатала меня по всем изгибам и сложностям ищущей души – православие, индуизм, тантра, народные целители России, ох … Вы же понимаете, о чем я говорю? Нас же таких много!

      Я покупала кедровые орехи пакетами (очень полезно! Эзотерически важно!), потом уставала от орехов, потому что в кулуарах уже поговаривали о новомодном веганстве, просто орехов мне стало недостаточно, мне нужен был срочно выращенный дома росток пшеницы! Я не успевала вырастить все ростки, как оказывалось, что правильно – это, на самом деле, сыроедение. Все остальные веганские примочки были закинуты в мусор вместе с догнивающими кедровыми орехами.

      Теперь я ела только мед, сырые овощи и фрукты.

      И так все тридцать шесть лет. Очень тяжело быть человеком ищущим. Особенно когда вокруг все интересное происходит везде и сразу, потому что совершенно непонятно, как держать нос по ветру, когда ты стоишь в центре розы ветров! А еще когда все вокруг словно бы уже нашли что-то свое. Все, кроме меня.

      На самом деле, я просто хочу рассказать историю того, как в этой жизни все возможно. Обычно история успеха – это история миллионеров, великих ученых, ну или просто уважающих себя звезд. Их автобиографии, торжественно задрав нос, восседают на центральных полках книжных магазинов. Их автобиографии дарят друг другу, даже если они написано не очень-то высоким слогом НО! Таки история столько велика, что мы можем простить некоторую корявость слога. Неловкую скудность языка.

      Но почему я нигде не читала про истории успеха обычных людей? НАС, иными словами. Ну вроде того, как Володька-механик стал успешным Владимиром-владельцем цеха. Классно же, но неинтересно. Механик, теперь какой-то цех. Или мемуары Ирины, которая всю жизнь проработала бухгалтером, а потом все бросила и стала лучшим бровистом города?!

      Бровист, – поморщится окружение.

      Бровист? – переспросят бабушки, – да кто это вообще такой?

      А бровист, меж тем, это целая история. Это путь человека, который смог преодолеть убеждения и найти себя! Бровист – это философия.

      Нечестно. Хочу, чтобы были на слуху успехи маленького человека! Я хочу рассказать историю человека, который закончил институт с дипломом «Литературный работник» (по-простецки, писатель), вместе с дипломом отработал пятнадцать лет личным помощником в офисах у господ, а потом бросил все и стал массажистом. Точнее не стал.

      Когда я подписывала заявление об увольнении в крупнейшем банке России, наш отдел кадров смотрел на меня молча. В нашем банке так было не принято. Не увольняются с таких денег люди. Моя зарплата была втрое выше средней зарплаты по Москве. Что там деньги! Свободный график. Собственный водитель. Страховка. Премии. СТАТУС. Бесплатные ежедневники каждый год и всем детям новогодние подарки.

      Кадры молчали. Я подписывала бесконечные бумажки и не могла поверить. Неужели я правда смогла это сделать? Неужели я смогла вырваться из матрицы?

      Я очень хорошо помню тот день, когда вышла из центрального офиса с трудовой на руках и поцеловала землю. Я отмотала срок.

      Ушла вникуда. Без планов. Без целей. Без всего. С тремя детьми, с любимым мужем, с квартирой в ипотеку. С попугаем и собакой. Денег у меня было примерно на пару месяцев жизни.

      Как все начиналось

      Вообще, если отбросить лирику юношеских подработок, работать почти по-взрослому я начала в восемнадцать лет. Я тогда училась на втором курсе Литературного института и проживала творческую жизнь начинающего эстета. Институт в здании особняка на Тверском бульваре, пары по греческой трагедии и пять предметов РАЗНОГО русского языка (русский синтаксис, русская фонетика и что-то еще очень русское). Богемный привкус студенческой столовки, где можно было пообедать по талонам, полученным в деканате, но элита обедала в Макдональдсе, который находился практически напротив. Я, конечно, мнила себя элитой.

      Вообще, в институте мне стало скучно уже первого сентября, потому что я сразу поняла, что оказалась в очень подозрительном и абсолютно не своем месте. В тусовку факультета поэзии я не вписывалась, потому что поэты – это очень отлетевше-творческие для меня люди. С ними, например, нельзя было обсудить вопросы применимости нашего института в жизни и заработка – потому что факультет поэзии всегда летал над всем вот этим мирским.

      Факультеты драматургии и критики были очень малочисленны и закрыты, там был свой социум. Ну а на прозу поступала вся оставшаяся разношерстная публика, которая не смогла поступить на другие факультеты. Прозаик