Совдетство. Узник пятого волнореза. Юрий Поляков

А я без пики. Эх, обидно!

      Вынырнув и поплавав, я повернул к берегу. Навстречу мне мощно пёр «остывший» Батурин. Он шел своим особым стилем, который называл «батурфляем». Дядя Юра совершенно исчезал в воде, потом на поверхности показывались его ладони, сложенные одна на другую (так делают балерины по телевизору), затем на поверхности появлялись голова и покатые плечи, и вверх взлетал фонтанчик, как у кита, затем Башашкин снова скрывался в волнах… Уплывал он обычно далеко, пользуясь тем, что спасателей здесь нет, никто не призывает в рупор вернуться за буйки, которые появились тут лишь в прошлом году. Раньше пляж считался совсем диким, а теперь полудиким.

      Я вышел на берег, попрыгал на одной ноге, чтобы вытряхнуть воду из уха. Ларика на том месте, где мы расстались, не было. Он стоял на пятом волнорезе в компании ребят из нашей стаи. Всех, кроме одного, новенького, я знал с детства. Не было, правда, Степки Фетюка, но у него теперь другое занятие. Пацаны тоже сильно изменились за год: вытянулись, раздались в плечах, стали еще смуглее. Юный князь махнул мне рукой, мол, что стоишь – двигай сюда!

      Когда семь лет назад я приехал в Новый Афон впервые, волнорезы уже были и выглядели так, словно их построили до нашей эры: серые, ноздреватые блоки потемнели, покрылись скользким налетом, а под водой обросли мидиями и зеленой паклей, мотавшейся в такт волнам. Кое-где из бетона торчали в труху проржавевшие железные петли, за которые когда-то монтажники цепляли крюки крана. Видимо, блоки были с самого начала положены неидеально, а потом, оседая, разошлись еще больше, перекосились, и внутри возникли затопленные проходы, образуя лабиринты. Особенно славился подводными коридорами пятый волнорез, Отчаянные местные шкеты втискивались в щели, а через минуту выныривали там, где лохматые плиты под углом уходили в море. Мне было строго-настрого запрещено соваться в эти бетонные недра, я, конечно, не слушался, заглядывал в запретные проходы вместе с Лариком, но углубляться, теряя из вида свет, не решался. Мало ли что…

      Я подошел к парням и каждому старательно пожал руку.

      – Здорово, Юрастый!

      Новый Афон – единственное место в СССР, где меня звали Юрастым. Почему? С какой стати? Теперь уже не вспомнить. Мне больше нравилось обращение Москвич.

      – Давно приехал? – сдержанно улыбнулся Алан, лучший здешний ныряльщик по прозвищу Ихтиандр, парень с мускулатурой, как у Гойко Митича.

      – Сегодня.

      – Поныряем?

      – Я чуларок видел!

      – Что там твои чуларки? Лобаны пришли. Здоровенные! – У Алана было смуглое волевое лицо и близко посаженные карие глаза, настороженно-внимательные.

      – Ну ты и вымахал! – хлопнул меня по плечу второй мой давний знакомец – армянин Сероп, по прозвищу Сиропчик.

      Еще в прошлом году он выглядел кудрявым херувимом с большими голубыми глазами, опушенными такими густыми ресницами – любая девчонка обзавидуется. За год он превратился в крепкого пацана, а на щеках выступила темная поросль. Из разговоров