Совдетство. Узник пятого волнореза. Юрий Поляков

будет – хоккей! – ответил я.

      – Это так теперь в Москве говорят? – встрепенулся мой друг.

      – Ага!

      – Надо запомнить.

      Переодеваясь, я глянул в распахнутое окно: сквозь разлапистые листья инжира открывался вид на потемневшую шиферную крышу с телевизионной антенной, похожей на большую букву «Т». Там жили Сундукяны, построившие жилье на десять лет раньше, чем Суликошвили, – и это страшно угнетало Сандро. Выпив вина, он порой начинал хвалиться, каким большим и красивым будет его новый дом – на зависть всем соседям, прежде всего шурину – Мишке-армяшке, которого все звали «Мишаном». Живым я его не застал, но все о нем вспоминали как об очень сильном и добром мужике. А вдова, сестра Сандро Машико, до сих пор носила по нему траур.

      Я сбросил попугайский наряд, с наслаждением переобулся в легкие вьетнамки, надел старые шорты, выцветшую майку с короткими рукавами, хотел прихватить с собой маску с трубкой, но решил отложить ныряние до лучших времен.

      – Голову покрой – напечет! – крикнула вдогонку тетя Валя.

      Пришлось нахлобучить старую тюбетейку – позор восьмиклассника. Во главе с дядей Юрой «группа купания», так говорят в пионерском лагере, торжественно спустилась по лестнице. Метавшийся по участку Рекс, увидев нас, заскулил от восторга и бросился к выходу, с разбега распахнув передними лапами калитку, открывавшуюся в обе стороны. Он любил море до самозабвения и в глубинах собачьей души, наверное, тосковал, что не родился дельфином, но местные сами-то редко купаются, поэтому вся надежда у пса – на отдыхающих.

      Перед ежевичной изгородью курил плечистый, почти квадратный дядька с бакенбардами, точь-в-точь как у Чарльза Диккенса на портрете в Детской энциклопедии.

      – Тигранушка! – воскликнул Башашкин и распахнул объятия.

      – Юра-джан!

      Они расцеловались, хлопая друг друга по спинам, и я в который раз поразился мускулатуре дяди Тиграна, рельефной, как у культуриста, и ничем не уступавшей бугристым мышцам Юрия Власова – самого сильного человека планеты. Оно и понятно: выковыривать старые и укладывать новые шпалы – работа не для слабаков.

      – А ты чего тут топчешься? – спросил его Батурин.

      – Так… мимо шел… Ларик, – с виноватой редкозубой улыбкой спросил силач, – мама дома?

      – А твое какое дело? – надменно ответил мой друг.

      – Не груби старшим, – одернул дядя Юра, иногда вспоминая, что он все-таки сержант, хоть и музыкант. – Дома она, дома, известку заквашивает. Валентина вещи разбирает.

      – Я помогу! – Здоровяк улыбнулся так широко, что его бакенбарды разъехались веером.

      – Помощничек нашелся… – пробурчал Ларик. – Обойдемся! Ходят тут всякие…

      Но калитка уже хлопнула, и широкая спина Диккенса скрылась за мандариновыми ветками.

      – Ходят тут всякие, а потом шнурки от галош пропадают! – подбавил я, чтобы успокоить распсиховавшегося товарища.

      – Это так в Москве теперь говорят? Надо запомнить! – Он был всегда рад услышать от меня какую-нибудь