Две мелодии сердца. Путеводитель влюблённого пессимиста. Дженнифер Хартманн

что ничто не в порядке, что Эмма умерла, но он не слышит. Лишь шепчет ласковые слова мне на ухо, гладя меня по волосам и все дальше и дальше оттаскивая от дома Бишопов.

      А потом все как в тумане.

      Я мало что помню о той ночи, кроме одного.

      Бросив взор вверх, я замечаю падающую звезду в почерневшем небе.

      Небольшое пятно света в темноте.

      Похожее на светлячка.

      Я загадываю желание, по-прежнему выкрикивая имя Кэла, а также дергаю ногами и плачу, зная, что ничто уже не будет прежним.

      Я загадываю единственное желание.

      Эмма, вернись. Пожалуйста, вернись…

      Наши дни

      – Пустите меня. Я ей, черт побери, нужен.

      Я слышу голос. Нечеткий, приглушенный.

      Каким-то образом я знаю, что он принадлежит ему.

      Словно он мне снится. Холод пронизывает меня, как будто зима вгрызается в кожу. Наверно, я делаю снежного ангела или катаюсь на санках. Прошло много времени с тех пор, когда я в последний раз каталась на санках.

      Я даже соскучилась по этому.

      – Пустите… Люси!

      Голос снова прорывается сквозь сон, проблески света мерцают и проплывают перед глазами. Маленькие дорожки звезд. Я не могу обрести голос, не могу позвать его, но мне хочется сказать ему, что я здесь.

      Я тут. Тут.

      Кэл.

      В груди что-то толкается. Ударная волна. Покалывающее тепло пронзает меня, отчего мне хочется вопить, кричать, но я не могу сообщить об этом.

      Еще больше света, еще больше звуков.

      Ощущение такое, будто я застряла в собственном теле. Частично я все осознаю, но в то же время чувствую себя беспомощной. Глаза не открываются, они кажутся липкими, как ириски. Ужас проникает в меня вместе со странным шумом, который раздражает слух. Разум воскрешает в памяти образ Кэла, нависающего надо мной.

      Мы лежим на снегу. Может, мы и правда катаемся на санках у подножия холма, окутанные любовью и смехом. Он нависает прямо надо мной и говорит все, что я жажду услышать.

      Веки слегка трепещут.

      Кажется, я вижу его.

      – Люси… Люси, черт… солнышко…

      Это его голос, я уверена в этом.

      Я слышу писк, шум, звон в ушах.

      Кэл. Кэл. Я здесь.

      Его размытое и подсвеченное резким свечением лицо – последнее, что я вижу. Ореол солнечного света. Беспокойство, боль и разбитое сердце смотрят на меня. Он шевелит губами.

      Называет меня своим солнышком, тогда как он – мое.

      Я тянусь к свету.

      А затем…

      Все погружается в темноту.

      Глава 2

      Кэл

      – Счастливого Рождества.

      Поначалу я едва слышу слова, затерявшиеся в голове. Я до сих пор нахожусь на тротуаре посреди хаоса, воспроизвожу образ того, как парамедик возвращает Люси к жизни, пропуская через ее грудь разряд тока дефибриллятором. Я вижу, как ее вялое, бледное и безжизненное тело трясется и подпрыгивает.

      Я чувствую холод.

      «Счастливого Рождества».

      У кого-то хватает наглости желать мне счастливого Рождества,