Нефертум. Запретная кровь. Евгения Гвендолин

он одними губами и выпил.

      В то же мгновение он провалился в давящий со всех сторон туман. Казалось, что он поднимается все выше, преодолевая странное сопротивление пространства, словно сквозь стену дождя. И капли становятся все горячее и горячее, будто то не вода вовсе, а раскаленная лава. Прикосновение каждой такой капли разъедало кожу до кости, и Людвиг кричал от боли, вот только никто его не слышал. Он чувствовал, как его немощное тело билось в судорогах, как бешено колотились его конечности, ударяясь о матрас. Йоханна едва успела сунуть ему в рот что-то жесткое, чтобы он не прикусил язык, связала его, но он невольно порвал путы.

      Дождь превращается в поток раскаленной лавы, и вот все его естество становится трепещущим комком боли. У него нет ни имени, ни прошлого, лишь сплошное настоящее, которое состоит из непрерывных страданий и одной единственной мысли: «Когда это кончится, когда это кончится, когда это кончится?!»

      – Да сохранит Альхор вашу душу, – донесся издалека обеспокоенный голос медведицы.

      «Пусть лучше Альхор поцелует меня в зад», – подумал Людвиг. И растворился в этой испепеляющей боли без остатка.

* * *

      Что происходит? Почему он так странно себя чувствует? И… неужели Людвиг стоит?.. На своих собственных ногах?.. Радость длится всего несколько мгновений, а за ней его накрывает колпаком ужаса: виконт больше ничего не чувствует. Он стал чем-то иным.

      Язык едва ворочается в онемевшем рту. Руки, словно набитые соломой, легко двигаются, впервые за много лет. Он завороженно смотрит на них, – полупрозрачные и бледные, гибкие, как щупальца осьминога, – он вырисовывает ими в воздухе фигуры и думает, что отдал бы все, чтобы сон оказался явью.

      В том, что Людвиг спит или просто умер, нет никаких сомнений. Еще недавно мучался от боли, а сейчас ему хорошо, как никогда. Вигги может шевелить руками и, кажется, ногами… Да, пальцы его ног сжимаются и разжимаются, пытаясь ухватить длинный ворс ковра.

      Кстати, где он? Все так же, в своей комнате? Да, очень похоже. Тот же стол, те же звезды над его смертным ложем. А это что? Зачем Йоханна навалила столько одеял?

      Людвиг подходит ближе (тоже естественно и непринужденно, давно забытые движения по перемещению ног даются ему без особого труда) и заглядывает за балдахин. Там кто-то лежит. Кто-то бледный, с россыпью прыщей на лбу и щеках, с разметавшимися по подушке сальными волосами. Разве он такой? Он не может быть таким!.. Таким видит его Йоханна? Таким видит его Ло? Таким видит его Эйлит? Таким видят его все остальные?.. Жирный, уродливый тюфяк. Слабак. Ничтожество.

      От злости он набрасывается на это безжизненное тело, в надежде его задушить. Чтоб он сдох! Чтоб ты никогда не проснулся! Таких, как он, нужно было отправлять в Дом отверженных! Чтобы ты там гнил в собственных испражнениях, моля о смерти каждый божий день!

      Ведь всех калек ждет такая судьба, именно ее боялась мать, поэтому утащила их с братом в горы Син-Син в надежде на исцеление. Почему ты избежал участи изгоя? За какие такие заслуги? Лишь потому, что твоим отцом был Лорд-Канцлер? Только поэтому судьба над тобой сжалилась,