Я твой Ангел. Таша Истомахина

по этим письмам и её рассказам у меня сложился образ Пабереги, как утопающего в зелени городка, застроенного двухэтажными деревянными особняками на сонных улочках вдоль широкой реки.

      В студенчестве Эмма жила в Питере, а я в Сиверске, мы редко переписывались и иногда виделись на каникулах. Прошло ещё несколько лет, и мы опять оказались очень близко: подруга и её мама перебрались в Паберег. Я познакомила их с Марьяной, которая, совершив определенный круг своей жизни, из Сиверска снова вернулась на «малую родину» в Паберег. Так и получилось, что мои лучшие подруги – детства и юности – обе живут в одном городе…

      – Что делаешь? Может, поужинаем? – голос сестры напомнил, где я и почему.

      – Письма Эммы читаю, которые она мне в детстве отправляла из своих путешествий. И архив мамы разбираю.

      – Кашу сварим?

      – Давай, – я потянулась по узкому коридору в крохотную кухоньку следом за Кирой. – Представь, нашла документ с описанием дома, в котором мама родилась за год до войны. Хороший был дом, пятистенный, записан на Филосопа Фомича и Арину Ефимовну.

      – Прадеды? – спросила сестра, доставая кастрюлю из духового шкафа.

      – Ага. Кстати, можно я возьму себе чугунную сковородку для блинов? – я передала Кире пакет с крупой из коробки, что стояла ближе ко мне. – Ты знала, что прадед наш был лесничим? Мама говорила, что у него из-за гангрены осталась только одна нога, и борода была до пояса. И у него было три сына от двух жен.

      – Я, вообще, об этом первый раз слышу,… будем подсолнечным маслом кашу заправлять – другого нет,… а почему было две жены?

      – Короче, от чего умер старший сын, я не знаю, а средний скончался от астмы. Их мать, Арина Ефимовна, к тому времени ослепла и от горя ушла следом.

      – Ты какие-то печали рассказываешь. – Кира повернулась ко мне, продолжая помешивать кашу в кастрюльке. Та уже начинала горячо «плеваться», достигнув определенной стадии густоты.

      – Такая тогда жизнь была. Но прадед, несмотря, что инвалид, женился второй раз на молодой женщине Коре. Она почему-то приехала работать в лесничество из Санкт-Петербурга. В 1919 у них родился сын Василий, наш дед, который в шестнадцать лет нашел себе невесту из соседней деревни, и они до войны успели нарожать четверых погодок. Мама была младшей.

      Я разложила готовую кашу по тарелкам, капнув по центру каждой постного масла. Забрав еду с собой, мы вернулись в большую комнату. Кира забралась с ногами на диван, а я села напротив неё на крашенную табуреточку, в пол роста от обыкновенной.

      – И откуда ты всё это знаешь?

      – Так я много лет вела записи семейных хроник. Сначала заводила с мамой разговор о её детстве, выспрашивая все подробности, раз за разом задавала вопросы, а потом украдкой записывала их на клочках бумаги. За несколько лет я собрала почти все её воспоминания.

      – Мы с ней никогда ни о чём таком не говорили.

      – Она