Армадэль, или Проклятие имени. Уилки Коллинз

Что вы говорили?

      Мидуинтер не отвечал. Борьба между наследственным суеверием, побуждавшим его объясниться, и непобедимая привязанность к Аллану, удерживавшая его, заставляли замереть слова на губах. Он отвернулся с безмолвным страданием.

      «О, отец мой! – подумал он. – Лучше бы ты убил меня в тот день, когда я лежал на груди твоей, чем оставить меня жить с этим!»

      – Что вы говорили о будущем? – приставал Аллан. – Я смотрел на рассвет и не слышал.

      Мидуинтер принудил себя и отвечал:

      – Вы обращались со мной с вашей обыкновенной добротой, когда намеревались взять меня с собой в Торп-Эмброз. Я обдумал и рассудил, что мне лучше не показываться туда, где меня не знают и не ожидают.

      Голос его ослабел, и он замолчал опять. Чем более он не решался, тем яснее картина счастливой жизни, от которой он отказывался, представлялась его воображению.

      Мысли Аллана тотчас обратились к той мистификации о новом управителе, которую он разыгрывал со своим другом, когда они советовались в каюте яхты.

      «Не начинает ли он подозревать? – спрашивал себя Аллан. – Я его испытаю».

      – Говорите столько вздору, сколько хотите, любезный друг, – отвечал он, – но не забывайте, что вы обязались посмотреть, как я поселюсь в Торп-Эмброзе, и сказать мне ваше мнение о новом управителе.

      Мидуинтер вдруг выступил вперед, прямо к Аллану.

      – Я говорю не о вашем управителе и не о вашем поместье, – с гневом возразил он. – Я говорю о себе самом. Слышите? О себе самом! Я не гожусь вам в товарищи, вы не знаете, кто я.

      Он отошел в темноту так же внезапно, как и вышел из нее.

      – О боже! Я не могу сказать ему? – сказал он себе шепотом.

      На минуту, только на одну минуту Аллан был удивлен.

      – Я не знаю, кто вы?

      Даже когда он повторил эти слова, его веселая беспечность одержала верх. Он поднял бутылку с виски и значительно ею потряс.

      – Спрашиваю вас, – продолжал он, – сколько вы выпили этого докторского лекарства, пока я сидел на бизань-мачте?

      Его беспечный тон довел Мидуинтера до крайней степени раздражения. Он вышел опять на свет и сердито топнул ногой.

      – Слушайте меня! – сказал он. – Вы не знаете и половины тех низких поступков, какие я делал в своей жизни. Я был работником у лавочника, я мел лавку, запирал ставни, я разносил книги по улицам и ждал денег моего хозяина у дверей его покупщиков…

      – А я никогда не делал и половины таких полезных вещей, – отвечал Аллан. – Милый и добрый друг, как трудолюбивы были вы в вашей жизни!

      – Я был бродягой в моей жизни, – свирепо отвечал Мидуинтер. – Я был уличным скоморохом, странствовал с цыганами; я пел за полпенни с пляшущими собаками на большой дороге; я носил лакейскую ливрею и служил за столом; я был поваром на корабле и чернорабочим у голодного рыбака! Что может иметь общего джентльмен в вашем положении с таким человеком, как я? Разве вы можете допустить меня в торп-эмброзское общество? Одно мое имя будет для вас