Льдина у Черепичено. Глеб Владимирович Савченков

свет левой фары, попадая на падающий снег, рассеивался на нем, ассимилируя его в свой цвет. Правая фара напротив, обидевшись на долгое отсутствие обслуживания со стороны хозяина, перестала работать около двадцати минут назад. Из капота машины начали слышатся дрожащие и трещащие отзвуки, напоминая трель стимпанковских соек и скворцов, услаждая любые технократические слуховые аппараты своим механическим пением. Тр-тр-трыыык. Пщщ-фы-фыч-фыч. Тпых. Пчткчт. Крык-ттра-ххавц. Но, на удивление, машина все еще исправно ехала, хоть и с каждой минутой у двигателя появлялись все более несвойственные ему функции.

      – Еще немного проедем, найдем место для остановки, я почищу стекло, ни черта не вижу. – Озлобленно проговорил Иван.

      – Хорошо.

      Глаза Ивана начали потихоньку слипаться, замедляя периодичность моргания, но продляя закрытое и открытое их состояния. Зрачки начали расширятся, привыкая к ночной темноте. Ему хотелось спать, но это скорее было где-то там, на затворках его сознания, утренняя сонливость, остававшаяся с ним весь день.

      Резкий белый свет. Глаза не удержались открытыми. Руки инстинктивно направились закрыть их, отпуская руль. Толчок. Еще толчок. Женский крик. Холод. Резкий пронзающий холод, обездвиживающий все тело. Руля нет, воздух тяжелый. Не могу коснуться руля. Где руль? Где Кира? Плыву. Я плыву. Свет пропал, снова темно. Река, Глебовка, что ли. Глубокая. Холодно, все промокло. Из машины меня выбило, а Кира.

      – Кира! – Охрипший голос, дрожа от попадания ледяной воды, неистово кричал имя женщины, которая все никак не отзывалась.

      Глава 1

I

      Солнечные лучи спонтанно дубасили все, куда мог дотянутся их волновой спектр, согревая своим дрожащим касанием предметы. Знойная погода, без единой тучки на небе, отличный день, чтобы провести его на улице получая необходимую дозу витамина D.

      Серая майка-алкоголичка, всасывая в себя пот с детского, тоненького торса, намокала и прилипала к телу. Маленькие, голубые шортики, слегка выше колена, промокли от долгого сидения на Льдине. Но все это не мешало Сашке, неустанно долбить материнской лопаткой по громоздкому кубу изо льда, стоявшему посреди деревни и плевавшему на закономерное таяние в это летнее время.

      Данное несоответствие донельзя раздражало мальчика, заставляя его снова и снова возносить свою металлическую лопатку над головой и сублимировать искры юношеского познания, через звонкие удары.

      По всей логике, маленькие льдинки должны были откалываться от своей хладной альма-матер, однако, что еще больше будоражило Сашку, Льдина была абсолютно невозмутима, и сдерживала все удары по себе крайне стоически. Это зрелище проявляло в сознании переиначивание мифа о Давиде и Голиафе, в котором у первого не оказалась пращи. Как следствие, ему пришлось сражаться с великаном голыми руками, которые для него, что зубочистка для акулы.

      Притомившись, Сашка, правой рукой убрал свои, достаточно неудобные волосы, со лба. Мать говорила, что ему очень идет, а ввиду того, что она была единственной обладательницей ножниц в Черепичено,