По тропам башкирского фэнтези. Ева Смольникова

Это хорошо…

      Она говорит с трудом, еле разлепляя впалые глаза, и к горлу подкатывает ком. Вечно счастливая Агидель, что же с тобой стало?.. Распахнуть окна, заварить чай, помыть полы…

      – Река теперь снова Белая, – говорю я как можно радостнее, хоть в глазах – слезы. – Мы снова будем прыгать и загадывать желания, да, Агидель?

      Согреть руки, спеть песню, найти варенье, прыгнуть в реку…

      – Река снова Белая… Река – Белая… Все снова будет хорошо…

      Я грею ее руки, плачу, как дитя, и без умолку говорю обо всем, что придет в голову. О долгожданной весне, о новом платье, о старом сне, о нашей реке, которая теперь снова Белая! Снова Белая, слышишь, Агидель?!

      Наконец слова кончаются и наступает тишина. Агидель слабо улыбается и засыпает.

      * * *

      Стройная и сильная, крепкая, как камень – как самая непокорная скала Урала – я должна была предвидеть, что придет день, когда жадность моей семьи наступит всем нам на глотки и даже я не смогу ничего с этим поделать.

      – Говорят, дочка твоя притащила однажды золото уральское? – щурит глаза приезжий бай, зашедший погостить, и отец потирает бороду.

      Они едят почти молча – и тут такое. И к чему баю эта Инсебика, душа пропащая… Да, принесла золото. Да, ревела в три ручья по ведьме из леса, что издохла по весне. А как повзрослела, совсем от рук отбилась. Лучше бы не знал этот аул никакой Инсебики.

      – Было такое… Лет пять назад. Совсем крохой была, небылицы рассказывала.

      – И какие же?

      – Да разве вам захочется слушать такое…

      Отец начинает увертывать, юлить, как старый подстреленный лис, и бай говорит уже тише:

      – Что твоя дочка рассказывала?

      Странная его речь, жуткий его голос. Говорит и словно воздух ножом режет. Вздрагивает отец, вздрагиваю я, вжимаясь в темноту.

      Молчи, отец, река давно глуха к моим мольбам… Молчи, не губи меня.

      Но отец, конечно, все рассказывает. Что ему до меня – до этой своевольной Инсебики… Давно я ему не дочь.

      – Да будто… Река, наша речка Белая, мол, желания исполняет. Что ни пожелаешь – все подарит…

      – И правда.

      В глазах бая разгорается огонь, и сквозь приоткрытую дверь наши взгляды сталкиваются, как два камня.

      Будешь четвертой.

      – Будешь четвертой женой его, – так говорит мать, расшивая подол моего платья. – И нет в этом ничего плохого. Бай возьмет тебя в жены, хоть и не такая уж ты красавица, и не работяща, а ленива, и талантами обделена… Бай возьмет тебя в жены – так будь же благодарна!

      – Он стар, – еле слышно шепчу я.

      – Он богат, – отвечает мать и зыркает исподлобья.

      Богат этот бай приезжий, никому не ровня – пятьдесят жеребцов и пятьдесят кобыл в его табуне. Чего там твой хромоногий Яловик, о котором, впрочем, все давно уже позабыли.

      Я вспоминаю о дедушке, и на глаза наворачиваются слезы. Он бы не допустил.