Тихий гул небес. Ольга Толмачева

он, но если лишить человека веры, памяти, то вместо любви кровь наполнят смрад и яд. И всему живому на свете наступит конец.

      Спустя минуту думы старика двинулись в ином направлении. С тем же неиссякаемым жаром он принялся жалеть своего успешного, крепко стоящего на ногах сына, хотя сравнивать Сашкa с вчерашними мужиками диковатого вида можно было лишь в том состоянии душевного отчаяния, в котором Василий Иванович пребывал этим утром. И опять что-то не складывалось у пенсионера в голове, не находил он покоя.

      Живет сын в собственном доме, рассуждал отец, и безгранично далека черта, которая отделяла его от работников кладбища. Но разве эта удача делает сына счастливее? Трудится Сашок день и ночь, приумножая капиталы, не имея возможности ни остановиться в забеге, ни с дистанции сойти.

      Достаток ли создает в душе благодать, думал старик, не находя ответа.

      – Чайку попьешь? – спросил отец Сашка, когда однажды поздно вечером тот зашел в гости навестить родителя.

      Сын нервно дернул головой, вжимая голову в плечи. Что означал странный жест: отказ? Согласие?

      Василий Иванович вздохнул и направился на кухню вскипятить чайник. Разлил кипяток по чашкам. По воздуху поплыл аромат земляники.

      – Мать ягоды сушила? – Сашок придвинул чашку поближе и, склонив голову, втянул в себя горячий пар.

      – Она, горемычная… – Судорога исказила Василию Ивановичу лицо. – Больше некому.

      – Видно, жарким летом урожай собирала. Щедро ягоды солнцем пекло, – отхлебнув, сын зажмурился от удовольствия. – Вкусно. Как в детстве.

      – Хмурый ты что-то сегодня. Много дел?

      – Работы мало не бывает.

      – Отдохнуть бы тебе… – Отец с затаенной нежностью смотрел на сына, робко лаская теплым взглядом из-под нависающих бровей. Не решался при сыне обнаружить в себе сентиментальность: как бы, изъян.

      – Подрядчики торопят, не до отдыха.

      – На рыбалку съездил бы, отвлекся…

      Сын промолчал.

      – Машенька приходила, – сказал отец.

      Сашок резко вскинул голову. Но тут же поспешил спрятать глаза.

      – И как Маша поживает? – спросил деланно равнодушно, зевая, отворачиваясь от отца.

      – Улыбалась, – Василий Иванович украдкой наблюдал за сыном.

      – А приходила зачем?

      – Навестить старика. Окна помыла, чистые шторы мне повесила. Сам не могу. Рук не чую, будто чужие … А в окно мне, старику, поглазеть все ж таки охота. На нарядную улицу, вечером – в огнях. Чем не спектакль?

      – Чистота – это хорошо. Гигиена… – Сын вздохнул.

      – Вечерами у окна, как в партере, сижу, приход весны наблюдаю. А прежде мрак стоял. Люди домой торопятся к ужину, дети на качелях, машины сверкают, гудят… Скоро черемуха во дворе зацветет – тоже увижу.

      – Тепла еще ждать и ждать – весна не больно спешит. А для меня что Маша припасла? Приветом отделалась?

      – На кой ты ей нужен?! – повысил