Был у меня друг. Валерий Владимирович Шкода

ночь. Прикурив, он сел на скамейку и с удовольствием затянулся, прикидывая в уме, все ли он уложил в свой рюкзак. Если завтра в горах окажется, что он что-то упустил…… Нет, об этом лучше не думать. А о чем же тогда думать? Алексей вспомнил отца, и горькая досада вновь колыхнулась в его сердце: «Ну что ему стоило оставить меня служить в Союзе? Полковник Комитета государственной безопасности! Один телефонный звонок – и военный комиссар за честь бы посчитал прогнуться перед отцом. Ан, нет! Папа на принцип пошел. То, что я совершил непоправимую ошибку и виноват по уши, слов нет. Если мой потомок когда-нибудь исполнит нечто подобное, то я не знаю, что с ним сделаю.… Но в Афганистан! Засунуть в это пекло родного сына!»

      Алексей с болью вспомнил, как рыдала бедная мать, умоляя отца изменить свое решение, но тот был непреклонен. Пойдет служить в Афган, и точка.

      «А как хорошо мне жилось!» Глубоко затянувшись, Алексей мечтательно закрыл глаза. …Университет, набитый умопомрачительными девчонками, желтое такси, рестораны, полные карманы «капусты».… Из-за денег, собственно, и залетел, чтоб им пусто было. Не приносят они счастья, ой не приносят, за обладание ими тоже приходится платить, но уже более серьезными вещами.

      Выбросив окурок в стоящее возле скамейки ржавое ведро, Алексей встал и, зевая, потянулся. Он уже собрался было уходить, как неожиданно ему послышалось легкое шуршание между палатками первого и второго взводов. Алексей осторожно заглянул в узкий проход и увидел сидящего на земле и дрожащего от холода Максима. На секунду белорус опешил, точно такую же картину он уже видел.

      Несколько месяцев назад, когда они только-только пришли в роту из учебного центра, лейтенант Гладышев построил вновь прибывших солдат у палатки первого взвода и, поднеся к глазам измятый список, громко зачитал четыре фамилии:

      – Сабуров.

      – Я!

      – Гарбуль.

      – Я!

      – Веденеев.

      – Я!

      – Горохов.

      – Ну, я.

      – Шаг вперед, шагом марш!

      Названные бойцы, неуверенно поправляя висевшие за их спинами выгоревшие на солнце рюкзаки, вышли из строя.

      – Все перечисленные зачисляются в первый взвод первой роты, – сказал, как приговорил, лейтенант и, убрав мятый список во внутренний карман зеленой униформы, добавил: – В палатке доложитесь о прибытии старшему сержанту Фандюшину, он вас разместит.… Удачи, воины, – участливо улыбнулся он, – она наверняка вам понадобится.

      Когда лейтенант вместе с нераспределенной по взводам молодежью скрылся из виду, оставшаяся у палатки первого взвода четверка, бросив рюкзаки в пыль, неуверенно закурила, не решаясь начать новую, неизвестно что сулящую им шнуровскую жизнь. Обсуждая будущие перспективы, все сошлись на одном: хлеб-соль за обшарпанной дверью взводной палатки им, скорее всего, не предложат, а медовых пряников – и подавно.

      – Я слышал про этого Фандюшина, – как всегда, спокойно, без всякой паники, доложил друзьям Кирилл, – просто зверь, а не дембель. А еще у него