Пророк. Халиль Джебран

об Альмустафе (вторая, «Сад Пророка», увидела свет в 1933 году) герой, по замыслу автора, возвращается в Орфалес, где его сначала бросают в тюрьму, а затем толпа забивает его камнями на площади… Светлое пророчество не было услышано. Умерло пшеничное зерно, павшее в землю.

      Впрочем, что бы сам Джибран ни говорил о своем творческом кризисе, слава «ближневосточного Тагора» как в Америке, так и на его родине росла стремительно и желающих идти за новым мессией день ото дня прибавлялось. Период затянувшегося отшельничества оборвался с пугающей внезапностью. Публичные лекции, чтения, светские мероприятия. Письма прозелитов, желавших «просвещения» и «благословения». Не отставали и критики. Появились неологизмы: джибранит – новый человек… джибранизм – философия полной свободы и непредвзятый взгляд на человека и социальные явления. Справляться с агрессивным натиском внешнего мира становилось все труднее, а тут еще участились болевые приступы… Последние слова Халила Джибрана: «Не волнуйтесь. Все хорошо».

      Сергей Таск

      Приход корабля

      Альмустафа, избранник и возлюбленный Божий, провозвестник нового дня, ждал в городе Орфалесе долгие двенадцать лет, когда вернется корабль и заберет его на остров, где он был рожден.

      И на двенадцатый год седьмого дня месяца Иелула, месяца жатвы, взошел он на холм, возвышавшийся за городской стеной, и обратил взор свой к морю, и увидел корабль, надвигавшийся вместе с туманом.

      Тогда врата его сердца распахнулись, и радость его полетела над морем. И закрыл он глаза, и молился в безмолвии души своей.

      Но когда спускался он с холма, им овладела печаль, и подумал он в сердце своем:

      «Уеду ли я отсюда умиренный и беспечальный? Нет, с уязвленным духом оставлю я этот город.

      Долгими были дни боли и ночи сиротства, проведенные в его стенах; а кому дано расстаться со своей болью и сиротством без сожалений?

      Часть души моей осталась на этих улицах, возлюбленные чада мои невинные блуждают среди холмов, и я покидаю их с тяжелым сердцем и болью.

      Не одежды сбрасываю я сегодня, но собственную кожу своими руками с себя сдираю.

      Не раздумья оставляю я здесь, но сердце, сладко ноющее от голода и жажды.

      А все же медлить нельзя.

      Море, которое зовет в свои объятия все сущее, призвало меня, и я должен взойти на корабль.

      Ибо остаться, как бы ни горел каждый час светильником в ночи, значит застыть, превратиться в глыбу льда.

      Тщетно пытаться забрать все это с собой. Как я это сделаю?

      Не может голос унести с собой язык и губы, давшие ему крылья. В одиночестве будет он рваться в эфир.

      Как орел, оставив внизу гнездо, в одиночестве воспарит к солнцу».

      И когда достиг он подножия холма, то вновь обратил к морю взор свой и увидел, как корабль входит в