Ветка Вятка. Иван Бураков

Что-то другое. Живое существо, маленькое, сказочное, глядит на меня чёрными бусинками глаз. Я осторожно протягиваю руку к птичке. Нет-нет, не для того чтобы сделать ей что-то плохое. Скорее это замена восторженному вздоху: «Ха!». Но движение даже не успевает нормально начаться, как птичка взмахивает своими резвыми маленькими крылышками и нет её, пропала. Лишь ветка слегка покачивается, указывая на то, что мне всё это не почудилось, а было взаправду. Куда полетела эта волшебная птица? Где приземлится? На какую ветку сядет? Что с ней случится? Не знаю, не знаю, не знаю!

      Потом в журнале увидев изображение её (птичкиного) собрата узнал, что это был жаворонок.

      «Время меняет меня…» вновь. И полетело время стремительней пули во след птичке и с птицей рядом, по птичкиным путям. Вот сначала папа нам с сестрой, а потом уж и я сам читаем Луи Буссенара. То «Адское ущелье» про канадских траппёров, то «Ошибку одинокого бизона» осиливаю, и всё про путешествия, всё про приключения.

      В лицее Игорь К. комментирует Толкиена: «У него всю книгу герои куда-то идут». И справедливо это высказывание и для «Властелина колец» и для «Хоббита». И я читаю, опять зачитываюсь.

      Там же в лицее я учу наизусть по-испански мой первый текст: «Yo trabajo en una fabrica grande. Jose no trabajo. El estudia en la universidad»^[1]. Этот текст учат все. Все три параллели, что поступили в восьмой класс. Этот же текст учили в прошлом году теперешние девятые, его же будут учить будущие лицеисты, что поступят в следующем году. А ещё мы учили текст про трактор, который ел, чтобы ездить не «gasolina»^[2], а «sopa»^[3]. Тогда он для нас казался весьма наивным. Нам уже не это нужно было. Что нам было нужно? Секундочку! Аня У. спрашивала у преподавателя испанского:

      – Правда, что чёрный пиджак по-испански trajе negro^[4], а блины hojuelas^[5]?

      – Traje negro это чёрный костюм, – поправлял невозмутимо Владимир Николаевич.

      –Hojuelas! – кричали мы, забивая гол в ворота соперников, когда играли в футбол на первенство лицея.

      Судья пытался дать за мат жёлтую карточку, а мы при этом с наглыми мордами его уверяли:

      – Да это блины по-испански.

      – Нет это мат! – был категоричен судья, прося вписать карточку в протокол.

      Какой там «sopa»? Дальше шли исковерканные склонения глагола estar^[6]: «отстой, экстаз и т.д.» А венчал их голубой цвет, происходивший из серьги в ухе у второго преподавателя испанского языка Ярослава Сергеевича. Папа мне говорил:

      – У Ярослава Алексеевича серьга в ухе, как у моряка, – путал он отчество учителя, – Есть поверье, что при кораблекрушении Посейдон моряков за эту серьгу вытащит из моря не дав утонуть.

      – Нет, пап, – уверенно я противился родителю, – Ярослав просто azul^[7].

      А дальше испанский плавно перетекал в институт и никак я не мог ни одного произведения прочитать на языке Габриэля Гарсии Маркеса и Че Гевары. В институте Марина Васильевна, женщина в годах, пять лет служившая на Кубе у Фиделя переводчицей, вела у нас занятия.

      – Раньше он по пять часов без перерыва выступал перед публикой, – ехидничала переводчица, – теперь спустя