Скорми его сердце лесу. Дара Богинска

Соль. Заметь, как природа бушует в ответ на наши мысли.

      Я взглянула в окно и увидела ветер, срывающий листья с деревьев. Потом поднялась и закрыла за собой дверь – возмутительное поведение, учитывая, что отец не дал согласия выслушать меня.

      – Но разве не так работает наш мир, отец? Ветер перемен, который может исцелить бедную на семена землю.

      – А еще есть тайфуны, которые уничтожают все на своем пути, – пробурчал отец себе под нос и сделал пригласительный жест.

      Мы словно двигали округлые камни по доске для игры в го. Папа как-то пытался меня научить, но я делала ходы наугад. Иногда у меня получалось его удивить, но чаще его стратегическое мышление побеждало.

      Сегодня я собиралась его удивить, как никогда.

      – Я слышу в твоих словах тревогу, Соль. Расскажи, о чем ты хочешь поговорить.

      Приготовившись к трудному разговору, я решила сказать все прямо.

      – Пока ты был в отъезде, я сблизилась с императорским гвардейцем. Он достойный юноша. Мы часто гуляли с ним и провели много часов в беседах.

      И целуясь под ветвями священной сливы. Да, про это отцу лучше пока не знать. Господин ши Рочи смотрел на меня, слегка приподняв брови.

      – Порой хорошо иметь друга, который развеет одиночество. Продолжай.

      «Друга». Ох, папа.

      – Мы стали больше, чем друзьями, – призналась я. Почти прозрачные глаза отца замутились, потемнели, стали непроницаемыми, потеряли блеск. Он оглядел меня и так красноречиво задержал взгляд на моем животе, туго утянутым оби, что я разозлилась. – Нет. Нет, не настолько.

      – Ты говоришь об императорском гвардейце, – наконец произнес отец, словно каждое слово стало тяжкой гирей на весах. Я кивнула, чувствуя, как удлинились тени, призванные гневом шамана, хотя его голос звучал спокойно. – Как его имя?

      – Син, отец.

      – Син? Син Микан? Ханъё?

      Напускное равнодушие не скрыло вздувшуюся на виске вену. Ветер захлопал тонкими окнами, затрещал дверями, и вдруг на улице рухнул ливень, как будто опустились врата в крепость.

      Я снова кивнула.

      – Отец, я не могу выйти за Хэджайма. Я… не хочу этого. Мне нравится Син.

      Он нахмурился, и мрак стал еще более густым.

      – Ты не можешь думать так на самом деле, – край его рта изогнулся в кривом подобии улыбки, – это ложь. Ты просто шутишь надо мной, верно, обезьянка?

      – Я не лгу тебе.

      – Ты не можешь быть влюблена в ханъё. Это невозможно, Соль. Ты чистокровная, а он… он зверолюд.

      Я никогда не слышала это унизительное прозвище из уст отца. В столице за него можно было получить плетей. Как смеют называть зверолюдьми ханъё, если Император, наш владыка, живой бог на земле – из них?! Я так растерялась, что замерла, вздрогнула и посмотрела на отца немного по-другому.

      Видимо, посчитав мое молчание за сомнение, отец заговорил со мной мягко, как с ребенком, чашечкой ладоней накрыл мои сжавшиеся на коленях кулаки.

      – Это противоречит всем нашим традициям и установленному порядку. Ты не поступишь так с наследием