От империй – к империализму. Государство и возникновение буржуазной цивилизации. Борис Кагарлицкий

крупных феодальных доменов вело к тому, что собственники поместий вынуждены были содержать себя сами, а если хозяевами оказывались буржуа, то феодальную ренту все чаще требовали выплачивать в натуральной форме. Только теперь смысл ее был не в том, чтобы прокормить владельца имения с его семьей и свитой, а в том, чтобы поставить имеющие спрос товары на рынок.

      По сути ланкастерская администрация в Нормандии не имела выбора. Опираясь на поддержку городов, она оказалась заложником объективного противоречия между интересами городской буржуазии и крестьянства. Буржуа получили от англичан то, чего не могли получить от французского правительства, – эффективную, поддерживающую ремесло и торговлю администрацию, которая была еще и дешевой. Но даже дешевую администрацию надо было содержать. Чем больше королевская администрация искала поддержки буржуа, тем больше она вынуждена была перекладывать финансовые тяготы на село, где и без того обострялась борьба между крестьянами и собственниками поместий[258].

      Выступления крестьян против землевладельцев было бы очень легко представить в виде патриотического партизанского движения, если бы не аналогичные выступления, периодически вспыхивающие и на французской территории, да и в самой Англии. Тот факт, что значительная часть землевладельцев была иностранного происхождения, возможно, играл определенную роль, возраставшую с течением времени. Также выступлениями «патриотов» считаются набеги феодальных банд, пытавшихся вернуть утраченную собственность или отомстить за ее потерю. Беда в том, что цели этих банд были прямо противоположны целям сельских выступлений. По едкому замечанию Перруа, «крестьян их приближение пугало не меньше, чем английские гарнизоны»[259].

      Между тем у Карла Валуа, избравшего в качестве столицы город Бурж, имелось серьезное преимущество – у него было больше денег. В руках дофинистов оставались наименее пострадавшие от войны южные провинции. Соотношение доходов между «Буржским королевством» и «Ланкастерской Францией» было явно не в пользу последней. По оценке Перруа, поступление средств в казну Карла VII «в целых пять-шесть раз превышало сумму, которую мог рассчитывать собрать в своих доменах Бедфорд»[260]. Даже не в самые удачные годы на 100 или 200 тысяч ливров, полученных ланкастерской администрацией, Валуа получали не менее 500 тысяч. Если потребовалось не менее четверти века, чтобы этот разрыв в финансовых возможностях сказался на ходе войны, то лишь потому, что в Буржском королевстве принято было разворовывать и растрачивать казенные деньги вместо того, чтобы использовать их – по образцу Англии – на создание регулярной армии и эффективной администрации.

      Историческая традиция представляет Карла VII как правителя безвольного, слабохарактерного и апатичного, но одновременно коварного. Однако, странным образом, именно этот король оказался одним из самых успешных монархов в истории Франции. Почти все его начинания завершались успехом,

258

Пытаясь совместить «национальную» интерпретацию событий с присущим советским историкам требованием «социальности», Басовская пишет: «Правящая феодальная верхушка… глубоко скомпрометировала себя многочисленными компромиссами с захватчиками. К тому же пробудившееся и окрепшее за время долгой войны чувство патриотизма было чуждо французским рыцарям. Его основными носителями были горожане и крестьянство» (Н. Басовская. Цит. соч., с. 319). Между тем источники демонстрируют совершенно противоположную картину. Именно буржуазия городов выступает то в роли сторонников компромисса, то в качестве прямого союзника англичан, причем происходит это при явном сочувствии городских низов. Крестьянство сопротивляется феодальному гнету, независимо от того, кем являются угнетатели по происхождению – англичанами или французами. К тому же город и деревня не только не составляют единого «народного» целого, но то и дело оказываются в конфликте друг с другом. Напротив, феодальная знать упорно сохраняет верность династии Валуа, но в силу своей непопулярности и неэффективности терпит одно поражение за другим, пока, наконец, сама королевская власть при Карле VII не идет на компромисс с буржуазией за счет своих феодальных союзников. Этот поворот внутриполитического курса предопределяет и перелом в военно-политической борьбе: Франция начинает выигрывать.

259

Э. Перруа. Цит. соч., с 317.

260

Там же, с. 333.