От империй – к империализму. Государство и возникновение буржуазной цивилизации. Борис Кагарлицкий

Города Фландрии, находившиеся под властью бургундцев, оказывали самое активное влияние на политику как английского, так и бургундского дворов.

      Вплоть до 1420 года Бургундия, не участвуя реально в войне с Англией, формально сохраняла верность парижской династии Валуа. В ответ на призыв французского короля многие бургундские рыцари пошли к Азенкуру, движимые, однако, не национальным чувством, а представлениями о феодальной чести (от которых отступил герцог, не явившись – во имя политической целесообразности). Рыцарей приняли – в их лояльности не сомневались. А парижское ополчение не пустили на поле боя, опасаясь, что оно ударит в спину рыцарям. «Чужие» Ланкастеры парижским буржуа были ближе, чем «свои» Орлеаны и Валуа. Но у Генриха не было плана воевать за интересы парижских буржуа. А Бургундцы подчинили все свои действия в конечном счете феодальному интересу. Потому социально-политическая коалиция, которая вручила английскому королю ключи от Парижа, оказалась в 1420-1430-е годы крайне нестабильной.

      События 1420 года задним числом были интерпретированы как попытка завоевания Франции англичанами. Это вполне соответствует идеологической традиции позднейшего французского национализма, хотя во французской литературе XIX века можно найти и сетования по поводу упущенного в XV веке шанса на создание единого англо-французского государства, которое доминировало бы в Европе.

      В действительности об объединении двух государств речь никогда не шла.

      Добросовестные историки признают, что ни в один момент Столетней войны не вставал вопрос о присоединении Франции к Англии или создании единого англо-французского государства: «Для английских королей земли Плантагенетов всегда существовали отдельно от наследия Капетингов. Две короны должны были сосуществовать вместе, но не объединяться»[246]. Еще в самом начале войны Эдуард III вынужден был под давлением парламента издать статут 1340 года о раздельном существовании двух государств в случае, если ему удастся получить корону Франции. Беспокойство парламента было понятно, ведь объединение двух королевств могло грозить английским вольностям. Слияние Англии со все еще глубоко феодальной Францией означало бы потерю политических завоеваний буржуазии. В 1420 году после подписания мира в Труа парламент потребовал от Генриха V подтвердить этот статут, что и было сделано.

      Генрих V, как и его предшественники, использовал свои претензии на французский престол как аргумент в политическом торге с династией Валуа. Максимум, на что он мог рассчитывать после сокрушительного разгрома французских армий в 1415 и 1417 годах, – это на установление личной унии между двумя королевствами. Такие унии возникали в истории неоднократно, но редко вели к реальному объединению государств[247].

      Вопреки позднейшей националистической пропаганде, речь не шла об исчезновении Франции с карты Европы. В рамках подписанного в 1420 году договора в Труа государственная самостоятельность

246

Французский ежегодник 2008. Англия и Франция – соседи и конкуренты XIV–XIX вв. М.: URSS, 2008, с. 16.

247

Можно привести примеры династических уний между Данией и Швецией, Испанией и Португалией, Австрией и Испанией, Люксембургом и Чехией, Венгрией и Чехией, Саксонией и Польшей, которые не завершились межгосударственной интеграцией. С другой стороны, унии между Кастилией и Арагоном, Австрией и Венгрией, Литвой и Польшей привели к созданию общего государства. Однако текст договора в Труа не оставляет никаких сомнений, что речь идет именно о первом варианте, поскольку не предусматривает создания каких-либо межгосударственных или надгосударственных «общих» органов.