День только начался. Николай Максимович Бажов-Абрамов

паутиной и грязью, его серый пиджак. И успокоить, если это еще возможно, мозг. У него там одна только дума. Как выйти ему, до полной темноты, до этой опушки леса, пока он еще в состоянии стоять на ногах. И когда уже продолжил свой изнурительный путь к своему спасению, он теперь, наученный приобретенным опытом, старался строже глядеть у себя под ноги. И, не потому что ему, надоело падать, на эти полу сгнившие листья, а после с трудом, кряхтя, как старик, вставать, цепляясь за какую – нибудь опору для его правой руки. А левая у него рука, не поймешь, то ли он, и правда, сломан, то ли, сильно так поврежден, но он у него сейчас, просто висела как сломанная ветка. Поэтому, теперь – то, что это с ним? Да и вдруг еще? Ни с того, и ни с чего. Почему он, перестал вдруг, надеяться на это чудо, что когда – нибудь да выйдет на эту трассу. Хотя он и отошел прилично уже от берега, ему все же было тревожно, что он от речки удаляется вновь. Он же помнил, тот случай, как он тогда с мамой, набрав этого речного мха в мешки, они, пройдя вдоль этой речки, вышли к этой опушке леса, а затем и на эту грунтовую шоссейную дорогу. Тогда им повезло. Не пришлось им до дома пешком топать, с такой ношей за спиной. Подобрал их по дороге, какой – то не русский мужик, чуваш из соседней деревни, следующий на своем гужевом транспорте из Нурлата. Но теперь, конечно, колхозов нет в деревнях, и лошадь с телегой, редко теперь встретишь по дороге. А сил у него уже почти на исходе. Хотя он, может, и стоя у дерева чуть передохнуть, обняв рукою за её ствол, но, вот, боли в теле, как ему это унять? Они его сейчас, рвали просто на куски. И даже трясло его от этих болей. Видимо, и правда, он этот Петр Гаврилович, с купе, в тамбуре своей отверткой, все же, что – то у него там повредил. А то, откуда же у него там, такая ноющая, не прекращающая боль. Да и возвращаться назад к берегу этой речки, ему не зачем уже. Слава бога хоть, у него в случае чего, есть тот ориентир – железнодорожное полотно. Но толку. Поезда все также, с интервалами, со свистом проходили стремительно, не обращая на него. Поэтому он, не заблудится, пока еще в сознании. Главное, он не должен стоять у дерева, подолгу на одном месте. А попытаться, все – таки шагнуть, не взирая ни на что: на боль, на потери сил, продолжить в путь, и выйти ему, чтобы не случилось, на эту спасительную опушку леса, а оттуда, у него после, уже страх исчезнет, что навсегда потеряется в этом лесу. То, что и деревья уже на его пути стали реже попадаться, это уже говорило, что он в правильном направлении идет, а не углубляется, наоборот, обратно в лес. Хотя, полотно железнодорожное, все же оставался у него в стороне. И папоротник, он в чем – то его все равно помог. Рот у него, будто, как бы освежился, да и икоты уже не было, мучающий его до этого. Но самое главное, он это ощутил, язык у него стал чуть подвижным, а не как тогда утолщенным, неудобным, когда пришел в себя, после как с трудом выполз на четвереньках, из этого плена с куста ивы. Теперь бы ему еще, остановить из раны кровь. Видимо он, когда последний раз споткнулся с потерей сил, повредил за одной, падением, и свою рану. Потому у него, и рубашка его сейчас густо окровавлен