Предпоследнее дознание. Юрий Валерьевич Максимов

Петрович одиноко сидел в кабинете, сжимая в руке холодный металлический шарик инфокона.

      Хороший парень Павлик. Идеалист. И это, в общем, правильно. Но иногда чревато казусами. Этическими. Вот Кван бы на его месте спокойно переписал отчет. А Халл, пожалуй, на это место бы и не угодил – соображает сам, что к чему. Потому-то никого из них Викентий Петрович на минусовой и не водил. А идеалиста Карева пришлось. Ему иначе не объяснишь. Хотя все равно завтра подаст отчет в том же виде. Переложив тем самым бремя выбора на совесть начальника.

      А начальник что сделает? У него инструкции…

      Вспомнилась одна из историй, слышанных в детстве. Незадолго до Второй мировой бабушка бабушки слышала предание, что перед концом света пойдет черный снег. И однажды, в декабре 1941-го, выйдя на Лубянскую площадь, девушка увидела, что с неба сыплются черные хлопья, оседая темными сугробами на обледеневшей мостовой. Это падал пепел от миллионов документов, сжигаемых НКВД в преддверии ожидаемой сдачи Москвы…

      А вот сейчас, по сути, в такой же черный снег ему придется превратить отчет Павлика. Электронные циферки и буковки, сокрытые в шарике инфокона…

      А если все-таки?.. Ведь не уволят же его. Ну, выговор гарантирован. Ну, поставят нелестную отметку в личное дело. Ну, дальше начотдела не повысят – да не больно-то и хотелось… Но зато в том, девятнадцатилетней давности споре, он сможет последнее слово оставить за собой. Сможет доказать, что, очутившись на месте Егорова, способен поступить по совести, а не по инструкции…

      Что до остального… даже если комиссия пропустит отчет и выпускающий внимания не обратит – великого переосмысления истории все равно не случится, что бы там ни фантазировал Павлик. Люди из компетентных органов позаботятся о том, чтобы широкого резонанса не было. Историки и журналисты послушно промолчат. А значит – просто каждый из читателей узнает правду и сам для себя решит, принимать ее или нет. Разделив тем самым груз выбора, который поочередно взваливали на себя Викентий Петрович, Павлик и эта его упертая историчка… как ее там… Феклина.

      Или все-таки не стоит? Что, если, наоборот, силы, враждебные дознанию, воспользуются этим и раздуют скандал?

      Впрочем, он все равно не пройдет комиссию…

* * *

      – Привет! Как ты сегодня рано…

      – Петрович отпустил.

      – Ой, как же ты вымок, бедняжка! Я же тебе зонтик давала.

      – Прости. Забыл на работе. Ничего, сейчас обсохну. Как там… мой портрет поживает?

      – Сейчас увидишь. По-моему, удался!

      Дело Корнеева

      В этот раз дознавателю Кареву достался бомж. Что, откровенно говоря, совсем не вдохновляло. «И по каким помойкам мне теперь придется шастать, чтобы отыскать свидетелей? – невесело думал он. – И в каком они будут состоянии?»

      А еще, как назло, процедура «знакомства», с которой начиналось дознание, выпала на дежурство Мазура. Лысый коротышка любил поиздеваться над дознавателями, пока вел их между столов с телами к новому подследственному.