Гнездо аиста. Юлия Лавряшина

испытал в юности, когда путешествовал со своими сокурсниками по Ладоге. До той поры он и не подозревал, что на озере могут быть волны. Почему-то это казалось ему чем-то противоестественным. Клим с детства знал, что волны – порождение морской стихии. Иначе и быть не может.

      Ни с того ни с сего вспомнив об этом, Клим вдруг успокоился, будто из этого давнего открытия сам собой напрашивался вывод, что в мире много несообразия, и поэтому провинциальная «Шутиха» вполне может оказаться самой глубокой точкой на карте театральной жизни. Глубокой, словно каньон, а не как болото.

      Но это болото опять нагнало его, едва начал слабеть свет. Иван не пренебрег звуковыми эффектами, чтобы создать атмосферу, и зал наполнился бульканьем, кваканьем и почавкиванием. От этих звуков Клим мгновенно впал в транс и не мог ни шевельнуться, ни кашлянуть, подавленный осознанием, что для всего уже поздно. Уже не остановить, действие пошло…

      И вместе с ним пошли его герои, которые выходили на сцену гуськом, ступая боязливо и неловко, будто пробирались по не особенно надежной тропинке через трясину. Клим не знал музыки, которая зазвучала, придавая шествию характер ломаного танца, но ему уже казалось, что он слышал эти звуки, когда писал свою пьесу, только забыл немного и не смог бы напеть. Но Клим вообще с детства обладал только хорошим чувством ритма, а не слухом. Оттого ему и доверили ударник из кастрюль, обтянутых целлофаном…

      «Зачем я об этом-то ей рассказал?! – ужаснулся Клим, вспомнив, и поймал себя на том, что яростно мнет брюки. – Разве ей может быть интересно, что происходило с посторонним человеком тысячу лет назад? Да и не в этом даже дело! Теперь ей трудно будет воспринять меня всерьез… Драматург, стучавший по кастрюлям… Эти проклятые кастрюли так и будут стоять у нее перед глазами! Ну и ладно… А зачем мне понадобилось, чтоб она относилась ко мне всерьез? Пьесу они уже поставили… Другой я никогда не напишу…»

      Цепочка на сцене вдруг распалась, и одна маленькая фигурка вырвалась и забилась в сумасшедшем брейк-дансе, пытаясь оттолкнуться от затягивающей жижи, от всего этого болота, что составляло жизнь и мальчика, которого Клим уже узнал, несмотря на то, что он был в маске, и его родителей, и самого Клима. Только в отличие от них, у Клима даже не хватало стойкости радоваться этой жизни.

      Кто-то рванулся за пытающимся ускользнуть ребенком, и Клим, только благодаря какому-то чутью, угадал, что это Иван, хотя даже белый «ежик» не пробивался сквозь серую, похожую на противогаз, маску с огромными пустыми глазницами.

      «Вот каким ему увиделся Кузнечик, – с удивлением понял Клим и обрадовался. – Вот молодец! Я так не придумал бы… Господи, неужели я в нем не ошибся?!»

      Втащив маленького Комарика в строй, Кузнечик продолжил свое нервозное шествие, и хотя во всех движениях бился лихорадочный страх, Клим с восхищением сказал себе, что давно не видел такой мужской пластики. В ней не было ничего жеманного, неестественного. Может быть, на взгляд профессионала, Иван танцевал грубовато, но