Дочь лучшего друга. Мое порочное искушение. Даша Литовская

Да! Да! Это он! Он мой мужчина! Я это инстинктами чувствую! Какая логика?! Какие доводы здравого смысла?! Пошли они к чертовой матери, когда есть то самое животное, изнуряющее чувство внутри.

      Чувство жажды по человеку.

      И мне его хочется пить голодно, ненасытно.

      Его влажный язык проникает в мой рот. Скользит по зубам. Заставляет губы дрожать.

      Его влажный язык…

      Стоп…

      Его влажный язык…

      Слишком влажный.

      И на грудь что-то так сильно давит.

      Я хмурюсь, стараясь утихомирить жгучее, прожорливое чувство внизу живота – погоди. Что-то не так.

      Поцелуй становится совсем не таким, каким быть обязан у двух, горящих друг другом, людей.

      Я жалобно хмурюсь, ведь мое «сознательное» уже взяло верх над «бессознательным». Дало сигнал к пробуждению.

      – Ба-ани-и-ис! – дую губы, обидевшись на него. Ссаживаю с себя атакующего щенка.

      Но двухмесячный настойчивый бигль со свисающими ушами и неумелым желанием меня облизать, так просто не намерен сдаваться. До последнего тянет мокрый длинный язык.

      – Ну ты и… Блин, такой сон не дал досмотреть, – ворчливо переворачиваюсь на другой бок.

      А Бани в это время, весело виляя хвостом, перемахивает через меня и снова принимается признаваться в любви телячьими ласками.

      – Ладно, ладно, – зажмуриваюсь сильнее, – еще пару минут, хорошо? – Кладу руки под голову, – сейчас мы доцелуемся только… БЛИН! А который час?!

      Подскакиваю на мягкой кровати немного пружиня. Хватаюсь за телефон.

      – Епрст, Банис! – беру щенка на руки, целуя его. – Ты моя умница! Спасибо, что разбудил!

      Настойчивой трели будильника я, как обычно, не слышала.

      – Знаю, знаю, с тобой надо погулять, чтобы ты сделал свои делишки, – тараторю сварливо, натягивая длинное вечернее платье. Оно еще со вчерашнего дня ждет своего звездного часа, одиноко вися на дверце гардеробного шкафа. – Но я жутко опаздываю, родной! – извиняюсь перед своим подопечным. – Я кому-нибудь позвоню. Улю попрошу с тобой погулять, хорошо? Ты ведь не обидишься, правда?

      Наспех сыплю Банису корм. Наливаю в миску свежей воды, вчерашнюю этот господин пить просто отказывается. Несусь чистить зубы. Споласкиваю лицо холодной водой и подкрашиваю ресницы.

      Вот же растяпа. Умудриться проспать в такой важный день!

      Уже в такси пытаюсь уложить волосы, доводя внешний вид до приемлемого человеческого.

      – Где ты была?! Ты что, проспала?! – набрасывается на меня Ингрид, стоит только переступить порог галереи.

      – Ой, мамочки, – прикладываю руку к дребезжащему сердцу. В галерее рабочие носятся как муравьишки – трудяги. Туда-сюда на спинах огромные картины таскают. – Эту на южную стену! – отдает Ингрид указы. – Так, через час уже открываемся, – она придирчиво глядит на меня. Волосы поправляет. Губы поджимает с долей справедливого скептицизма. – Соня. Ну Со-оня. Такой важный день. Твоя первая выставка в родном городе.

      – В следующий раз вообще спать не буду ложиться, чтоб не проспать! – совершенно искренне ее уверяю.

      Больше, чем я сама сейчас ругаю себя, не способен никто. Взывать к моей совести бесполезно – она вообще еще не проснулась.

      – Ладно, – заминает девушка тему. – Это все потом. Скажи мне, – почти насильно мое тело разворачивают к центральной стене. – Я решила ее в самый центр. Ты не против?

      По моей спине растягивается вереница мурашек.

      «Она» – это картина. Мой «Поцелуй»

      Картина, где сконцентрированы все эмоции к одному единственному мужчине.

      Холодеют ладошки.

      С тех пор как полотно появилось на свет, я старалась на него не смотреть. Просто отдала его Ингрид.

      На картине мужчина и женщина.

      Нет. Не я и Он. Просто абстрактная пара. Их губы соприкасаются. Взгляды плавятся. Тела тянутся навстречу друг другу, будто поддаваясь магнитам, вшитым в грудины.

      Они бесстрашно несут свои души в самое жерло, не боясь оставить вместо себя горстку жалкого пепла.

      – Я думала… – выдыхаю, – Ингрид, я считала, что ее вообще здесь не будет. Ну, или повесить ее во второй зал… Хотя бы…

      Слышу, как она закатывает глаза.

      – Милая, ты поехала крышей? Эта картина – твой бриллиант! Какие тона! Какая экспрессия! Сколько страсти! Эмоций! Нет, ты просто не можешь прятать ее от своих поклонников! Они возненавидят тебя.

      Разглаживаю пальцами переносицу. Поднимаю вверх руки.

      – Ладно, окей. – Все равно никто меня и Его на этом полотне не узнает.

      Это же просто… картина. Искусство. Кому есть дело до того, что я чувствовала, пока писала ее?

      – Ты заработаешь на ней состояние, – обнимает меня Ингрид за плечи.

      И мне хочется привычно ответить: «Да кому это нужно?»

      Но я себя останавливаю.

      Нужно.

      Чуть