Училка и мажор. Маша Малиновская

Глубоко вздыхаю, умышленно вызывая в голове воспоминания, как нам с Пашей было хорошо.

      Как ухаживал. Улыбку его, поцелуи нежные. Как умолял с ним уехать, а когда я сомневаться начала, что не вывезу жизнь в Москве, то именно он убедил меня, что я смогу, что справлюсь, что я талантливая и упорная. Заставил поверить в себя.

      Почему же всё стало рушиться?

      Я открываю дверь ключом и вхожу. И застываю у порога, когда слышу доносящиеся из спальни тихую музыку и приглушённые смешки.

      Сердце в груди замирает, а потом срывается вскачь. К щекам приливает жар.

      Не может быть…

      На деревянных ногах я иду в спальню. Сжимаю кулаки перед дверью, вдавливая ногти в ладони на секунду, а потом открываю.

      В комнате стоят ярко включённые кольцевые лампы, светоотражающие зонты. А на кровати, на той самой кровати, на которой я сплю, среди разбросанных лепестков роз, позирует обнажённая девушка.

      Та самая Ксюша, которая так восторгалась тем, насколько с Пашей легко работать.

      Она как раз прогибается в спине, отставляя голую задницу, и прикрывает глаза, прикусив нижнюю губу, а Паша приседает и щёлкает затвором несколько раз.

      – Отлично, детка, – хвалит её. – Давай теперь ножки в стороны. И взгляд! Больше порочности во взгляде!

      Они меня даже не замечают сначала. А потом девушка меняет позицию и вдруг обращает внимание, что в комнате, кроме них двоих, есть ещё и я.

      – Ой, – вскрикивает она и хватает моё покрывало, пытаясь прикрыться.

      Паша тоже оборачивается и опускает фотокамеру.

      – Малыш? – округляет глаза. – Я думал, ты задержишься. Решили немного поработать пока. Хоум съёмка.

      Боже, он сейчас серьёзно? Поработать решили?

      Эта голая девка трётся по моей постели и типа всё норм?

      Не знаю, как мне удаётся удержать себя в руках. Внутри всё просто каменеет, и появляется ощущение, что я наблюдаю за ситуацией будто со стороны. Будто моё сознание возводит прозрачный, но плотный барьер между мною и происходящим.

      Я ничего не говорю больше. Просто открываю шкаф, достаю чемодан и начинаю сгребать в него свои вещи. Без разбора, не складывая, а забрасывая как попало.

      Паша что-то вопит на фоне про то, что он ничего такого не делал, и это просто работа. И что домашние съёмки – это просто такой жанр. И нет разницы, в студии ли он работал бы или дома.

      – Есть разница, Паша. Для меня есть, – отвечаю на удивление спокойно. Будто эмоции в секунду вырубились.

      – Куда ты пойдёшь? Куда, Вася? – он нависает рядом, пока я застёгиваю чемодан. – Ночью! Одна! В Москве! Под мостом ночевать будешь?

      – Главное, чтобы подальше от тебя, – отрезаю и выхожу, захлопывая дверь.

      И только в лифте по щекам начинают катиться слёзы. Горько, обидно, неприятно. Но вдруг я с удивлением замечаю, что не больно. В груди не печёт, не саднит, сердце рассерженно и гулко бьётся, но кровью не истекает. Будто выгорели чувства не сейчас, а раньше.

      Только когда?

      Не вспыхнуло и сгорело сейчас, а будто оказалось, что потухло раньше.

      Это