Я вернусь в твою жизнь. Маша Малиновская

Взгляд тухнет, а личико вытягивается. Вижу, что она пытается сдержать слёзы.

      Подхожу к ней, помогаю подняться и беру на руки. Она худенькая, лёгкая. Начинаю танцевать с нею на руках. Па-де-Бурэ у меня выходит так себе, но я стараюсь, и Настя начинает улыбаться. Поднимает вверх руки в классической позиции, получается такая у нас танцевальная фигура – танцуют мои ноги и её руки.

      – Всё у тебя получится, – целую её. – Обязательно.

      Настя кивает, и я вижу, что она безоговорочно мне верит.

      Вечером она засыпает в моих объятиях, а я всё лежу рядышком, не тороплюсь уходить в свою одинокую постель. Обнимаю дочь, приглаживаю выбившиеся из косичек прядки. И понимаю, что кроме боли и разбитого сердца моя изувеченная любовь к Семёну принесла мне и самое большое счастье – мою дочь, мою Настю.

      11

      – Слушай, что там такого случилось в Питере? – спрашивает Римма, делая глоток кофе из своей чашки. – Говорят на фирме, сделка прошла на ура, испанцы приняли все наши условия и даже предложили сами расширить сотрудничество. Этот Кортес потом дополнительно бумаги высылал по новым каналам поставок. Но Семён Владимирович вернулся сам не свой.

      – Да вроде бы всё нормально, – пожимаю плечами. Мы с Риммой дружим уже несколько лет, и довольно близко, но сказать ей, что её начальник – отец моей дочери, духу не хватает.

      – Очень даже ненормально. Наташка, секретарша его, говорит, рычит на всех, фыркает, даже с другом своим, начальником юридического, повздорил из-за чего-то.

      – Ну да мало ли, – опускаю глаза, не выдержав внимательный взгляд Риммы.

      – Хм, – сдаётся она. – Может, отец его, гендиректор фирмы нашей, прилетает из Москвы? Семён Владимирович всегда нервный в таком случае и потом ещё дня три лучше не подходить к нему.

      – Он на отца работает? – спрашиваю зачем-то.

      – Да. И батя его – жуткий мужик и настоящий придурок, – говорит шёпотом, будто кто-то может нас в кофейне подслушать. – И Семёна нашего и в хвост, и в гриву вечно. Постоянно недоволен им, критикует, хотя наш краснодарский филиал самый успешный после московского. А их по России, кажется, шесть.

      – Не знаю, всё возможно.

      Значит, всё-таки на отца.

      Не вяжется у меня в голове образ того Семёна, того бесбашенного, сумасшедшего мажора, живущего на полную катушку, покоряющего вершины, ломающего стереотипы с покорным отцу-деспоту сыном. Не он это. Где-то действительно трещина у него внутри, что сломала того огненного юнца, в которого я когда-то влюбилась.

      “Ты ведь посмела? Посмела сломать меня?”

      Внутри стекает горячая волна. От лица и до самых пальцев ног. Будто только сейчас я осознала, что он мне сказал. В тот момент не поняла, не восприняла, своими чувствами, пробившими броню, занята была.

      Почему он обвиняет меня? Почему? За что? Почему наш секс в отеле в Питере был таким отчаянным, будто Семён пытался наказать меня за что-то, словно обиду засевшую вымещал?

      Это ведь он отказался от меня. Он! Он пошёл на условия отца, купив билет в Японию, чтобы ехать