Иль Фарг. Невестка Эмира (перед рассветом). Ульяна Соболева

и отвращения вперемешку с ненавистью.

      – Умрешь, когда я этого захочу. Умрешь так, как я этого захочу, и там, где я этого захочу.

      – Умру…при первом же удобном случае!

      – Я запру тебя в клетку, как животное. Ты будешь сидеть в ней на цепи голая, пока не успокоишься. Здесь нет непокорных. Не заставляй меня ломать тебя, будет не просто больно, а адски больно, и в конце концов ты покоришься…

      Он говорил очень тихо и вкрадчиво, говорил жутким низким голосом. Он был одновременно красивым и именно этим и пугал. Такой голос не может быть у такого отвратительного чудовища.

      – В этом доме везде камеры. Тебе не дадут умереть…Но, если ты еще раз попробуешь, я клянусь тебе – ты будешь жаждать смерти от того ада, что я тебе устрою.

      – Я и так в аду! – закричала ему в лицо, и он поморщился от моего крика, дернул меня к себе.

      – Ты и понятия не имеешь, что значит ад.

      Какое жуткое у него лицо, сколько в нем ненависти и злобы. Никогда не видела в человеке столько ярости. Почему он так меня ненавидит…что я ему сделала.

      – Я хочу, чтобы ты оделась и вышла к ужину.

      – Я не хочу есть.

      – Никого не волнует, чего ты хочешь. Всем на это насрать. Особенно мне. И если я сказал, что ты пойдешь со мной есть, значит ты пойдешь.

      – А если нет? То, что?

      Схватил за руку и выкрутил за спину.

      – Заставлю. Позову своих людей, тебя поставят на колени. Один будет держать твой рот открытым, а второй засовывать в него ужин, и никто не станет ждать, пока ты проглотишь.

      – Вы чудовище!

      Отчаянно прошептала я.

      – Именно. И тебе надо это запомнить – я чудовище, и если ты будешь меня злить, то с тобой произойдет очень много чудовищных вещей.

      – Что может быть чудовищней того, что уже произошло…

      – Ты не хочешь этого узнать…

      Наконец-то его глаза впились в мои и как-то мерзко блеснули похотью, уже знакомым мне блеском, от которого по телу прошла волна адского ужаса. Как же ужасно ощущать его взгляд, как будто это его руки касаются моей кожи.

      В них нет ничего прекрасного. Только адская похоть и презрение, почти ощутимое физически. Я не была уверена, что он вообще умеет улыбаться.

      – Давай сними свое платье.

      – Что? Нет…не надо!

      От ужаса у меня замерло сердце.

      – Нет? Ты посмела сказать мне нет?

      Надвинулся на меня и грубо схватил за лицо.

      – Еще одно гребаное нет, и я вырву тебе язык, чтоб ты не могла больше говорить. Запомни – моя псина отвечать нет не будет. Иначе плеть разукрасит твою спину рваными ранами.

      Я опустила до смерти перепуганный взгляд, тяжело дыша, принялась расстёгивать пуговки на вороте платья и на груди.

      – Скажи мне – да, мой Господин. Я сейчас разденусь для тебя! Говори!

      Пальцы сильнее сжали скулы.

      – Да, мой господин, я сейчас разденусь для тебя.

      – Отлично. Раздевайся медленно и красиво.

      – Я прошу…

      – Что просишь? Давай, скажи, о чем ты