Босс, покажите торс!. Далиша Рэй

почти никто не попадается – обеденный перерыв еще не закончился, и офисные балбесы не спешат занимать рабочие места.

      Так что мы благополучно добираемся до приемной, где на нас начинает пялиться тать Асенька. На меня – со злобой, на смазливца – чуть не с материнской любовью.

      – Ну все, я пошла, – объявляю бодро и поворачиваюсь, чтобы смыться.

      Ну да, фиг вам…

      – В мой кабинет, Вересаева! Отрабатывать будешь, – чеканит шеф и тычком пониже спины направляет меня вперед.

      – Дмитрий Федорович! Что-то случилось? Давайте я вам помогу, – верещит ночная тать. Бросается нам наперерез и замирает, ошалело уставившись на Димины брюки в районе ширинки, мокрые и термоядерно вздыбленные.

      – Ася, рот захлопнула и пошла на свое рабочее место, – по-прежнему спокойно велит смазливец.

      Секретарша замирает столбиком, начинает переводить взгляд с меня на Диму и обратно: туда-сюда, туда-сюда, как маятник в напольных часах. В голубых, навыкате глазах появляется жгучая смесь ревности и обиды вперемешку с бешенством.

      Да-а, смазливец, ты попал – тать тебе еще покажет, кто в ночи хозяин.

      Между тем Ланской Дмитрий Федорович открывает дверь в свой кабинет и поворачивается ко мне.

      – Заходи, Вересаева. Добро пожаловать в ад.

      9

       Дмитрий Федорович Ланской

      – Заходи, Вересаева. Добро пожаловать в ад, – рычу.

      Реально, в эту минуту готов устроить этой белобрысой бандитке преисподнюю вместе с чистилищем – выставила меня идиотом перед всем офисом.

      Представляю, какие уже разговоры пошли – что у меня встало на эту… кобылу.

      Рявкаю на застывшую столбом секретаршу:

      – Ася, меня ни с кем не соединять! Никого ко мне не пускать!

      «Вересаевой мозги лечить буду», – добавляю про себя.

      Захлопываю дверь перед обиженно выпяченными секретарскими губами и сиськами. Поворачиваюсь и не спеша подхожу к стоящей у моего стола стерве.

      Стоит, руки на груди сложила и носком мужицкого ботинка по полу нетерпеливо постукивает – мол, говори, чего звал?

      Смотрю ей в глаза и начинаю раздеваться. Расстегиваю ремень на брюках. Вытаскиваю его из шлевок и отбрасываю на кресло. Железный стояк, появившийся непонятно откуда и не думает отпускать.

      Куда там! Под заинтересованным взглядом этой Амали он, кажется, только крепнет, окончательно меня выбешивая.

      Оставив штаны в покое, делаю к ней еще шаг. Нависаю, пытаюсь подавить своим ростом и свирепой мордой. Это всегда срабатывает. Любая, самая дерзкая цыпочка в таких случаях начинает смущаться: бледнеть-краснеть, отводить глазки и кусать губки.

      Любая, но не эта. Бандитка смотрит и, кажется, про себя ржет. Точно, в светло-зеленых глазах черти прыгают.

      Да над ней и не нависнешь особо – роста в этой кобылице не меньше метра восьмидесяти, а то и больше. Плечи, как у борца – стоит, расправила их, и ни грамма страха на лице.

      Наглая. Невоспитанная. Необразованная. Здоровая, как мужик. Курит, ругается через слово.