Здесь, в темноте. Алексис Солоски

я пишу электронное письмо пресс-агенту с сообщением о пищевом отравлении. Затем звоню Роджеру, предоставляю ему отредактированную версию правды и добавляю, что мне нужно отложить публикацию на день или два. Я не рассказываю ему о несуществующей группе, о статье в American Stage, которой никогда не было и не будет. Нельзя так много взваливать на редактора за один раз, особенно без хорошего помощника. Жюстин наливает горячую воду в две кружки и добавляет щедрую порцию из бутылки с бурбоном.

      – Исключительно в лекарственных целях, – хмыкает она. – Полагаю, на гвоздику рассчитывать не стоит?

      – Кажется, тот парень из подкаста, с которым я встречалась, оставил орегано.

      Она морщит нос.

      – Нет, спасибо. – Но она находит банку меда и добавляет несколько ложек. Пока я дую на напиток, она тараторит: – Хорошо. Колись. Как оно на самом деле? – Делает глоток. Ее помада отпечатывается на ободке чашки. – Глаза открыты? Ужасно?

      Как и у многих людей с готическим периодом в средней школе и последующим заигрыванием с самоубийством, у Жюстин страсть ко всему мрачному. Это не та страсть, которую мы разделяем. Особенно сегодня.

      – Да, – бурчу я. – Невыразимо. Так рада, что ты спросила! И спасибо тебе за это печальное подобие пунша. А теперь иди домой. Или, по крайней мере, заткнись. Я просто хочу спать.

      – Хочешь расслабиться? – Она лезет в сумочку и достает пузырек. – От «плохого доктора». Классная штука! Я приняла одну прошлой ночью, и это было похоже на девятичасовую анестезию. Охренительно. Он говорил что-то о странных снах. Но я не думаю, что мне вообще что-то снилось.

      Я протягиваю руку за таблетками.

      – Неважно. Мне и так снятся странные сны.

      Она вкладывает в мои пальцы пузырек. В конце концов, таблетки – это наш язык любви.

      – Попробуй, – проговаривает она. – Там около дюжины таблеток, и я, вероятно, смогу достать еще. Считай это ранним рождественским подарком.

      – Ты всегда знаешь мои потребности, – усмехаюсь я.

      Проводив ее до двери, закрываюсь на все замки и, проглотив плоскую зеленую таблетку, раздеваюсь до футболки и забираюсь в постель. Я засыпаю еще до того, как моя голова касается подушки. Но вдруг я подскакиваю, протягивая руку к телу, которого рядом нет. Я не знаю, который час, но тишина предполагает очень поздний час. Или очень ранний. Затем я слышу шум. Шаги раздаются прямо надо мной, они буквально грохочут где-то наверху. Что вообще-то не выглядело таким уж странным, если бы не одно «но»: даже в этом одурманенном состоянии я точно помню, что живу на верхнем этаже. Надо мной никого нет. И наш многоквартирный дом не имеет выхода на крышу. Я отмахиваюсь от происходящего, как от побочного эффекта, слуховой галлюцинации, и позволяю себе вернуться в сон.

      Глава 5

      Снежная слепота

      Будучи ребенком, я чувствовала все, и чувствовала слишком сильно. Я плакала из-за ушибов, насмешек, статей в журналах. Я писала в дневнике, пока у меня не начинали болеть руки.

      Однажды